Почти три десятилетия княгиня Екатерина Трубецкая провела в Сибири, почти десятилетие прожила в Иркутске. Что это была за женщина? Почему она безоглядно последовала за мужем в Сибирь, отринув свою прежнюю светскую роскошную жизнь? Что привнесла первая декабристка в жизнь столицы Восточной Сибири?
Декабристоведы сходятся в одном: Екатерина Ивановна воплотила в себе лучшие черты своих современниц. Родители назвали дочь в честь святой великомученицы Екатерины, что стало неким предзнаменованием ее полной испытаний и преодолений жизни. Но все это было позже. А в детстве и юности Каташе (как звали ее домашние) казалось: судьба уготовила ей только счастье. Родители ее, граф и графиня Лаваль, были одними из богатейших людей Санкт-Петербурга, их окружение составляли лучшие представители высшего общества: дипломаты, политики, поэты и ученые. Богатство родителей позволило Екатерине повидать мир. Она побывала в Вене, Венеции, Неаполе, Риме, Париже… Именно в Париже в 1819 году она встретила свою любовь — князя Сергея Трубецкого, а в 1821 году стала его супругой, княгиней Трубецкой.
Четыре года счастливого супружества провела Екатерина в родительском доме на Английской набережной. Но 14 декабря 1825 года произошло событие на Сенатской площади, которое раз и навсегда изменило многие судьбы, в том числе и судьбу Каташи. Все переменилось в один миг: и вот ее муж уже не князь, не званый гость великосветских салонов, не герой минувшей войны, а государственный преступник, которого ожидает изгнание и каторга.
13 июля 1826 года по приговору Верховного уголовного суда Трубецкой, лишенный дворянского титула, воинского звания и наград, называемый отныне государственным преступником, был осужден на двадцатилетние каторжные работы и последующее пожизненное поселение в Сибири.
Для супругов наступила пора испытаний. Княгиня была готова пройти их вместе с Сергеем Петровичем. Еще когда он ожидал приговора в Петропавловской крепости, она приняла решение разделить его судьбу. Княгиня в те дни молила Бога только об одном: о сохранении его жизни. Екатерину пугало не то, что жизнь мужа отныне никогда не будет прежней, а страшила невозможность быть с ним. Ярким свидетельством тому служат письма ее к мужу. Вот одно из них, датированное 1 января 1826 года: «Нам ожидать светлого счастья нельзя <…>, но не все еще для нас пропало: когда будем мы вместе, будем подкреплять друг друга взаимной любовью <…>. Или ты думаешь, что мне жаль всего, что в свете так ценится? Друг мой, я все сие с радостью отдам за раскаяние твое. Я, право, чувствую, что не могу жить без тебя. Я все готова снести с тобой <…>, не буду жалеть ни о чем, когда буду с тобой вместе. Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими. Одно меня может радовать: тебя видеть, делить твое горе и все минуты жизни своей тебе посвящать».
И вот «высочайшая милость» (разрешение последовать за супругом на каторгу) получена. Впереди утонченную хрупкую женщину ожидают двадцать пять сибирских лет.
Следом за первой партией из восьмерых закованных в кандалы государственных преступников в далекую и пугающую Сибирь отправилась и княгиня в сопровождении секретаря своего отца, отчаянного швейцарца Шарля Воше. Сам путь в «край слезам и скорби посвященный» стал для Трубецкой испытанием. Французская карета княгини, не выдержав сибирских дорог, сломалась. Пришлось добираться «на перекладных», то есть на чем придется.
«Путешествие продолжалось шесть недель, ехали днем и ночью, и, хотя у сестры началась лихорадка, она так стремилась догнать князя и так боялась, что это ей не удастся, что не желала слушать никаких уговоров. У нее была одна мысль: вперед, все время вперед, чтобы скорее добраться до Иркутска. И в каком экипаже! Не в порядочной дорожной карете, какие делаются в Европе, а в кибитке или тарантасе, даже описать которые я не берусь. Единственно возможное средство передвижения для путешествий такого рода. Однажды на них напали воры. Сестра кричала кучеру: „Не останавливайся! Гони! Вперед!“. Кучер ей во всем повиновался, и воры, которые были пешими и не смогли их догнать, отстали, опасность миновала, и путешественники прибыли в Иркутск целыми и невредимыми».
З. И. Лебцельтерн «Екатерина Трубецкая»
Но испытания уже иного рода продолжились и в Иркутске. После немногих и недолгих встреч с мужем княгиня узнала, что его с товарищами увозят из губернского центра. Путь первой партии государственных преступников лежал через Байкал «во глубину сибирских руд», в Нерчинск.
Екатерина Ивановна была ровесницей своего века, по приезде в Сибирь ей было 26 лет. Она умерла в Иркутске, когда ей было 54. 1826 год как бы поделил жизнь княгини на две почти равные части. Если первая половина ее жизни была полна радости и света, то вторая состояла из испытаний и преодолений. Екатерина Трубецкая, последовавшая за супругом в ссылку, удивила ее современников и продолжает удивлять нас величием духа, доброты и любви.
Благодатский рудник, Читинский острог, тюрьма Петровского завода — такова география более десяти каторжных лет, а затем были еще шесть поселенческих лет в Оеке и девять лет в Иркутске. Все эти годы княгиня жила заботами о муже и детях. В Сибири Екатерина Ивановна стала матерью семерых детей. Здесь же она похоронила троих из них, но не была сломлена, а продолжала жить ради своей любимой семьи и всех нуждающихся, которым неустанно помогала.
Вот что писал ученик декабристов, впоследствии известный врач Николай Белоголовый в своих «Воспоминаниях сибиряка»: «О княгине же Екатерине Ивановне, урожденной графине Лаваль, мне трудно что-нибудь сказать, потому что я видал ее очень мало, и мне пришлось бы повторять только банальности, и то с чужих слов, помню только, что она была небольшого роста, с приятными чертами лица и большими кроткими глазами, я иного отзыва о ней не слыхал, как тот, что это была олицетворенная доброта, окруженная обожанием не только своих товарищей по ссылке, но и всем оекским населением, находившим всегда у ней помощь словом и делом».
Непрестанно заботясь о близких и дальних, княгиня часто забывала о благополучии собственном. Финансовое положение Трубецкой было сложным. Одной из причин этого была ее безграничная щедрость, заставлявшая ее тратить деньги, не считаясь с имеющимися средствами.
В своем «Сибирском дневнике» Юлиан Сабиньский, польский ссыльный, человек широко образованный, друг декабристов, написал замечательные слова о Екатерине Ивановне: «Княгиня Трубецкая наряду с достоинствами прекрасного воспитания, полученного на родине и усовершенствованного в заграничных поездках, и с прекрасным чувством юмора, сочетающимся с врожденной ангельской добротой, которая удваивает ценность первых двух, обладает еще прекрасной образованностью, углубляемой чтением значимых работ в области истории, нравственности и религии. О самых высоких предметах она говорит так легко, так занимательно. Так доступно для каждого, что минуты, проведенные в ее обществе, следует причислить как к умственной пользе, так и к приятным моментам доверительного разговора».
11 января 1845 года было «высочайше разрешено жене государственного преступника Трубецкого проживать с детьми в Иркутске, до излечения от болезни; мужу же по временам приезжать к ней на свидание». Разрешение было получено стараниями матери Екатерины Александры Лаваль. Ее же хлопотами дочери Трубецких Лиза и Зина Трубецкие были зачислены в только что открывшийся Иркутский девичий институт. Начался иркутский период жизни семьи Трубецких.
Они поселились в просторном доме с прекрасным садом близ стен Знаменского монастыря. Став хозяйкой дома в Знаменском предместье, княгиня превратила его в убежище для страждущих и приют для воспитанников. О том, что дом Трубецких «набит слепыми, хромыми и всякими калеками», писал декабрист Александр Сутгоф в письме своему другу-декабристу Ивану Пущину. В доме кроме собственных детей воспитывались и дети приемные. Среди них дочери Михаила Кюхельбекера, Анна и Юстина, сын ссыльнопоселенца Кучевского, Федор, дочь бедного чиновника Неустроева, Мария, соученица дочерей Трубецких, Анна. В доме гостили товарищи по изгнанию — декабристы, бывали с выступлениями заезжие знаменитости, музыканты, певцы, художники, чиновники. Нередки были визиты и особо важных гостей, например, супруги генерал-губернатора Николая Муравьева Екатерины Николаевны.
Дом Трубецких, как и дом Волконских, играл заметную роль в культурной жизни Иркутска того времени.
«Обе хозяйки — Трубецкая и Волконская — своим умом и образованием, а Трубецкая — и своею необычайною сердечностью были как бы созданы, чтобы сплотить всех товарищей в одну дружескую колонию», — писал в своих воспоминаниях один из гостей Трубецких, воспитанник декабристов, врач Николай Белоголовый.
Силы для преодоления жизненных тягот Трубецкая находила в православной вере. Пока позволяло здоровье, княгиня принимала участие в жизни Знаменского монастыря. Отрадой для Екатерины Ивановны были беседы, а позже переписка с архиепископом Нилом Иркутским, духовная дружба с которым сложилась с первых лет пребывания в Иркутске. О своем духовном наставнике княгиня писала Елизавете Нарышкиной: «Мы живем очень уединенной жизнью, не видя почти никого, посещая лишь Институт, чтобы видеть детей. От времени до времени, когда я могу найти свободную минуту, я хожу к архиепископу, который очень добр ко мне и никогда не отказывает дать мне совет или что выговорить, зная, что я именно за этим и прихожу к нему. Я его почитаю и очень искренно люблю». В свою очередь архиепископ Нил называл Екатерину Ивановну своей второй матерью.
Христианское мировоззрение княгини не ограничивалось духовными беседами. Екатерина Ивановна занималась благотворительностью. В доме княгини почти постоянно жило до пяти воспитанников, а усадьба Трубецких всегда была полна бедняков, калек и божьих странников. Пользовались добротой хозяйки и местные крестьяне. Друг семьи Трубецких, декабрист Федор Вадковский, писал: «Большой двор, в котором толчется несметное число баб, девок, мужиков и мальчиков, которые объедают и опивают хозяев — это будет дом Трубецких и их дворня».
Неподалеку от этого дома обрела свой последний приют и сама княгиня. В последний путь княгиню провожал весь Иркутск. Речей не произносили: они были лишними, ведь добрые дела Екатерины Трубецкой говорили сами за себя. Гроб несли монахини Знаменского монастыря, у стены которого и похоронили первую декабристку.
Заушаковский дом Трубецких не сохранился, но памятным местом Иркутска стали могилы княгини и троих ее детей. И еще один дом Трубецких, по улице Арсенальской, ныне Дзержинского, стал музеем, где вот уже более полувека живет память о княгине и подвиге ее любви.
В материале использовалось эссе заведующего отделом «Дом и усадьба Трубецких» Иркутского музея декабристов Игоря Пашко, выдержки из книги И. Н. Кологривова «Княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая», а также книги З. И. Лебцельтерн «Екатерина Трубецкая».
