Вокруг темы сохранения деревянного наследия давно ведутся споры. Одни считают, что старые дома — это культурный капитал, ценность, основа иркутского своеобразия, другие уверены, что «деревяшки» портят облик города. Смогут ли оппоненты договориться? От чего зависит наше восприятие архитектуры? Как гармонично соединить в городской ткани старое с новым? Об этом порталу «Культура 38» рассказывает архитектор-реставратор, заместитель председателя Иркутского регионального отделения ВООПИК, руководитель проекта «Родные ставни» Екатерина Матель.
Екатерина САНЖИЕВА
Ложный конфликт
— Чем, на ваш взгляд, ценна историческая застройка? Многие жители считают, что старые ветхие дома придают городу неопрятный вид…
— Я бы посмотрела на эту историю с точки зрения накопления историко-культурной ценности. Обычно, когда говорят о сохранении историко-культурного наследия, приходят к взаимоисключающим выводам: либо сохраняем, но в таком застывшем, депрессивном виде, либо сносим и застраиваем новыми зданиями. Возникает ложный конфликт. Развитие города, на мой взгляд, должно двигаться по пути невозможности исключения исторических территорий из экономики, эксплуатации и в то же время сохранения накопленного историко-культурного опыта. Любой архитектор-реставратор видит пространство несколько иначе, чем просто горожанин. Он рассматривает его с точки зрения потенциала, возможностей. Реставратор смотрит на памятник и видит не покосившийся дом, вросший на половину в землю, а то, как он будет смотреться обновлённым в контексте города, какую пользу может принести, насколько это комфортная, соразмерная человеку архитектура.
— А чем интересны деревянные дома с точки зрения эстетики? Слышала мнение, что это «просто развалюхи»…
— Многое остаётся для обывателя невидимым. Ведь чаще всего человек оценивает постройку с архитектурно-эстетической точки зрения: насколько здание красиво, визуально привлекательно. Но у наследия гораздо больше видов ценностей. В любой исторический объект запакован большой культурный пласт, который мы за последнее столетие разучились считывать. Памятник несёт в себе градостроительную ценность, повествуя об этапах развития города: по внешнему виду и конструктиву дома можем сказать, в каких годах, какими инструментами его строили, какие экономические или социальные процессы в этот момент в городе протекали.
Здание держит панораму города, например, являясь доминантой окружающей застройки. У дома есть историческая ценность — был свидетелем каких-либо событий: например, гражданской войны, сталинской эпохи, хрущевской оттепели… Есть у таких объектов ещё эмоциональная ценность, не связанная с архитектурой. Мы часто слышим: «Мимо этого дома я ходила в садик с бабушкой» или «В этом доме жила моя подруга». То есть дома являются свидетелями событий личной жизни горожан, вызывают у них сентиментальные эмоции. При таком подходе сам город — это не просто территория для проживания, а родина, место, где хранятся какие-то твои истории и воспоминания.
— То есть каждый видит в старых домах определённую ценность?
— Алоиз Ригль (австрийский историк искусства, представитель венской школы искусствознания — Е.С.), в своей классификации ценностей памятников архитектуры выделял разные подходы к наследию. Нас же в контексте разговора интересуют две — ценность старины и ценность новизны, соотношение которых зависит от многих факторов. Для одной категории людей важна эмоциональная, экзистенциальная ценность. Им необходимо осознавать, что они не одни во времени, что до них тут жили люди, важно чувствовать себя частью большой истории. Таким людям приятно ощущать себя частью этого мира, города. А сторонникам новизны важно, чтобы было гладко, ровно, красиво, сверкало стеклом и хромом. Эти два типа людей, казалось бы, никогда не договорятся. Но Ригль приходит к выводу, что в современном мире наследие обладает ещё и потребительской ценностью. Мне кажется, что ключ к сохранению наследия именно в ней. До тех пор, пока исторические здания не включены в городские процессы, их можно не любить и не ценить. Как только они встраиваются в быт горожан, ценить такие объекты становится проще.
Хрущёвки тоже надо сохранять
— Речь о том, чтобы исторические здания адаптировать под современные задачи, поместив туда некие организации?
— И да, и нет. Степень приспосабливаемости объектов культурного наследия ограничена. Приходится соблюдать тонкий баланс. Ещё один нюанс – сохранение первоначальной функции здания и организации городского быта. Сегодня в Иркутске более тысячи объектов культурного наследия, и большая часть из них — жилые дома. Если мы выселим из них жильцов и приспособим под общественные функции, то часть центра города перестанет быть живой. Улица Урицкого вечером вымирает, закрываются все магазины, исчезают люди. Приятнее идти по менее благоустроенной соседней улице, чем по замершему коммерческому центру.
— Не все исторические здания сегодня пригодны для проживания, тем не менее хочется сохранить их исходную функцию. В этом тоже скрыто противоречие?
— Тут мы сталкиваемся с неразрешимой проблемой. Эти дома в XIX веке строили люди, которые были способны их содержать. Весь уход за жильём лежал на их плечах. Но в результате уплотнения и смены формы собственности сложилась ситуация, что сегодня жильцы памятников не способны их содержать. Деревянный Иркутск — это, по сути, особняки. За ними нужно постоянно ухаживать. В советский период к деревянному наследию относились просто как к многоквартирным домам. Сейчас мы приходим к пониманию ценности и необходимости сохранить это наследие. Дом может выкупить инвестор и реставрировать особняк для себя, но это пока единичные случаи. Большинство из них хотят вернуть вложенные средства, придав зданию коммерческую функцию. Да и переход от одного вида собственности к другому пока не имеет отлаженного механизма.
— Вы сказали, что к культурному наследию в разные времена относились по-разному. Отчего зависит восприятие архитектуры? Возможно, и наши многоэтажки, которые нам так не нравятся, в будущем обретут ценность?
— Они имеют историческую ценность, как минимум. Специалисты уже говорят о том, что примеры типовых хрущевских комплексов нам стоит сохранить. Архитектура — это ведь не просто внешняя эстетика, но и быт, и пласт культуры, история города и страны. И чем быстрее мы осознаем значимость объекта, тем выше будет уровень его подлинности. А это значит, что он будет нести в себе больше ценности. К примеру, хрущёвки стоит сохранять уже сегодня, пока они не утратили все исторические наслоения. Проблема с нашим наследием XIX века в том, что современники не очень стремились его фиксировать.
— Когда произошёл поворот в общественном сознании и пришло понимание необходимости сохранения деревянного наследия?
— В 1966 году в Москве создано Общество охраны памятников. Можно предположить, что как раз с этого времени сформировался интерес к старине. Общество имело такую силу, что началась реставрация объектов, в том числе храмов на средства членов организации. Сегодня обследования показывают, что многие исторические здания, не смотря на высокий процент повреждения, всё ещё обладают значительным и научным, и градостроительным, и эстетическим потенциалом. Если бы эти объекты начали поддерживаться раньше, то мы бы сегодня имели другой, более ухоженный и наполненный смыслами город. Другое дело, как бы мы его сохранили. В последние десятилетия точечная, фрагментарная застройка наносит большой урон исторической среде: зарождается жилой комплекс, разрастается, подтягивает массы людей и теснит, выдавливает прежнюю архитектуру.
Всё разнообразие стилей
— Кто и как должен следить за тем, чтобы грамотно соединять современное строительство и средовую застройку?
— Иркутск — не рядовой город, а историческое поселение федерального значения. Это почётный статус, им в России обладают только 47 населённых пунктов. Это города — носители сохранившейся материальной культуры, и их развитие должно происходить путём регенерации исторической среды. Проектировщик обязан любую новую застройку вписать в существующий градостроительный контекст. Архитекторы — люди амбициозные, хотят выделиться. Но с городской тканью нужно работать деликатно. Это и есть средовой подход к застройке: имея фрагмент города, работаем не с конкретным земельным участком, а со всем окружающим ансамблем. И ни в коем случае нельзя допускать подлога истории, чем Иркутск подчас грешит. Строить в XXI веке дома, имитирующие строения XIX столетия, смысла нет, такие «подделки» не несут никакой исторической ценности. Проще работать в рамках заданных градостроительных регламентов, которые ограничивают плотность, высотность и прочие параметры застройки.
— А как же 130 квартал?
— Это, скорее, интерпретация наследия, потому что большинство домов там не просто заново построены, но и существенно изменены. Это хороший интересный градостроительный и экономический опыт. Но я бы не призывала к его тиражированию.
— В чём особенности усадебного строения в Иркутске, если сравнивать с другими городами?
— Если сравнивать с Вологдой, Архангельском, отличия разительные. Если говорить о сибирских городах, то формирование усадьбы происходило по одним канонам. Всегда закрытая, за высоким заплотом (забор, представляющий собой сплошную деревянную ограду из бревен или теса — Е.С.) усадьба имела оборонительный внешний вид: все постройки, кроме жилого дома, выходили на периметр усадьбы глухими стенами. Двор напоминал крепость. Возможно, это каким-то образом говорило о характере сибиряков или особенностях местного быта.
Основная же архитектурная ценность иркутской застройки — в нашей феноменальной эклектике. Специалисты, формировавшие современный подход к российской реставрации, в середине ХХ века к этому стилю относились довольно пренебрежительно. Они ценили, в первую очередь, чистоту формы. Хотя именно эклектика — смешение стилей, традиций, культур — делает наш город неповторимым. Во всех объектах культурно-исторического наследия видна пусть небольшая, но своя уникальная особенность, какая-то идея или задача, занимавшая владельца.
К примеру, ставни. Их бытовая функция — закрывать дом от света, от любопытных глаз, от потери тепла. Но есть в Иркутске ставни, где прорезаны небольшие отверстия: сначала хозяева от мира закрывались, а потом у них возникала потребность знать, что происходит снаружи. Вроде бы мелочь, но говорящая о многом. Тут даже по разосланным из столицы регламентам образцовых фасадов умудрились понастроить столько разнообразия! Прелесть Иркутска в том, что традиции, как таковой, здесь строго не придерживались. В Томске наличники, как правило, однотипные. А в Иркутске — феноменальное разнообразие. Каждый пытался приспособить свой дом под себя, выразить свои идеи и вкусы.
— А восточные мотивы в каких элементах усадеб проявляются?
— В Иркутске можно увидеть разный декор: славянский (древнерусский), барочный, в стиле классицизма и модерна. Встречаются и восточные мотивы, что неудивительно — рядом Азия: Бурятия, Монголия, Китай. Где-то это влияние видно в резьбе, где-то — в самой форме навершия наличника, где-то в виде восточного орнамента. Это как раз и отражает идею подчинённости архитектурного облика идеям владельца.
Картина места
— Как же увязать гармонично наследие и современность в Иркутске?
— Выход в разработке чётких регламентов, которые признают доминирующую эстетическую ценность исторической среды. Мы говорим о старой части города, называющейся ещё историческим поселением. На уровне градостроительного регулирования не должно быть возможности втиснуть в исторический ансамбль высотное здание. Возможно, стоит присмотреться к опыту немецкого градорегулирования в части работы с исторической средой. У нас хорошее законодательство в этой сфере, но отдельные механизмы имело бы смысл перенять у Германии. Например, градостроительное понятие «картина места», которое зафиксировано там в строительном кодексе. За основу берётся уже имеющаяся застройка, в нашем случае историческая среда. А всё, что мы хотим в эту среду встроить, должно вписываться бережно, грамотно, аккуратно, подчиняясь ей.
— В своё время деревянные усадьбы считали не очень эстетичными. Почему позднее произошла такая переоценка и сегодня старинная архитектура кажется нам привлекательной?
— Не соглашусь, что эти постройки раньше считали некрасивыми. Те люди, которые строили дома и жили в них, предпринимали много усилий, чтобы сделать их красивыми и удобными. Украшали особняки часто в стиле сибирского барокко: объёмной резьбой, художественными элементами с резными волютами и листом акротерия. А это — скульптура из дерева. Люди не жалели сил и средств на создание таких шедевров.
Но в советское время поменялась идеология, поменялись сами представления о красоте. Менялись традиции и в искусстве, и в архитектуре. Деревянные усадьбы ассоциировались с чем-то отжившим, старомодным, а идеологически — с зажиточным, помещичьим образом жизни, что считалось неким атавизмом. Почему сегодня нам так нравится деревянное наследие? Вопрос в психологии. Человеку комфортно в определённой среде, ему важна сомасштабность. Если мы находимся в среде, состоящей из двухэтажных деревянных зданий, в которых мало прямых линий, между домами деревья, зелень, то нам комфортно. Такая среда складывалась веками. А если мы оказываемся среди высоток, плотно лепящихся друг к другу, то даже на физическом уровне мы ощущаем дискомфорт.
— С другой стороны, во всём хорош баланс и разнообразие?
— Да, чем богаче архитектура, чем она сложнее, детализированнее, тем приятней человеку находиться в такой среде. Но важно всё это разнообразие грамотно соединить. В китайском Гуанчжоу, например, много небоскрёбов, но там хорошо работают городские службы озеленения. И когда ты поднимаешь голову — видишь крону дерева, а не башни из стекла и бетона. С видовой точки наблюдаешь высотный мерцающий мегаполис, а внутри города ощущаешь себя уютно, сомасштабно со средой.
Читать также:
- Первые архитекторы Иркутска
- Место для муз
- Архитектурные феномены Иркутска
- Архитектура здравого смысла
- Люди, придумавшие Иркутск