Таинственный мир Сергея Элояна

Направляясь в мастерскую Сергея Элояна, я думала: интересно, каким должен быть человек, создающий такие картины? Даже не картины, а послания, наполненные тишиной, светом и знанием. Автор как будто смотрит на мир сверху или находится на грани миров, видимого и невидимого. Его живопись неправильна с точки зрения устройства реального мира, но вполне гармонична с точки зрения мироощущения художника. Мир Сергея Элояна волшебный, таинственный, немного детский, свеча у него похожа на звезду, воздух соткан из бабочек, лодка летит по небу, а млечный путь — это флейта в руках ангела.

Екатерина САНЖИЕВА

Другая реальность

— Вы определили свой стиль как метареализм. В чем его особенности?
— В метареализме объектом художественного осмысления является не видимая, физическая реальность, а духовная, лежащая за пределами материального мира. Этот метод подразумевает использование приемов реалистического искусства, фигуративных изображений, образов неосязаемых субстанций. То есть духовный мир рассматривается как реальность, равноценная окружающему нас материальному миру.

— Можно сказать, что метареализм — это больше, чем реальность?
— Я бы сказал: выше, чем реальность. Она не объемлет видимую реальность, а существует параллельно с ней, в иной плоскости. Есть тело, душа и дух. Тело — это физический мир, обычные ежедневные вещи и заботы, душа — искусство, область, связанная с переживаниями, эмоциями, а дух — то, что существует над всем этим и соединяет нас с чем-то более высоким.

— Вы сразу нашли свой стиль или были метания и поиски?
— Был период поисков после окончания художественного института в Красноярске. В это время началась культурная перестройка в нашей стране, вдруг отменили идеологические запреты на западное искусство. И весь поток работ, которые мы раньше могли видеть лишь в виде крохотных репродукций, сопровождавшихся пятью страницами критики, хлынул к нам. Стали открываться выставки художников мирового уровня: Гюнтера Юккера, Фрэнсиса Бэкона, Роберта Раушенберга (представители абстрактного экспрессионизма, концептуального искусства и поп-арта — Е. С.). Голова шла кругом от всего этого великолепия, и я в течение полутора лет перепробовал много разных стилей. Отчасти копировал Поллока (идеолог абстрактного экспрессионизма — Е. С.), Шагала, пробовал себя в гиперреализме. Перебирал разные манеры, пытаясь найти свой стиль. А потом случилась поездка на международный пленэр в Болгарию. И там у меня прорезалось! То, что я до этого видел, соединилось причудливым образом и вылилось в ту манеру, в которой я работаю и сейчас.

— Какая работа была первой в этой вашей «фирменной» манере?
— «Болгарский ослик», которую я написал на пленэре в Болгарии. Эта картина отразила мое отношение к миру, которое, по сути, сохранилось до сих пор. Может быть, в каких-то работах моя манера усложняется, становится более изощренной, уходит в пограничные области, но ее основополагающие черты остаются неизменными.

— А сходство вашей художественной манеры с иконописью чисто внешнее или есть и глубинная связь?
— Меня всегда притягивала икона. Еще в студенчестве я рассматривал лики, понимая, что это загадочное искусство, не похожее на то, чему учат в художественных институтах. Думал: почему это так изображается, а не иначе, почему в иконах нет классической перспективы, а художники выворачивают как бы ее наоборот? Постепенно пришел к выводу, что у иконописцев совершенно другие задачи, нежели у светских живописцев. Они выражают не видимый мир, а неизобразимый, нематериальный. В своем многовековом поиске иконописцы нашли, как выразить, в принципе, невыразимые, нематериальные вещи. Для меня их приемы стали подспорьем в решении художественных задач. Я часто обращался к иконе, подпитывался от нее. И впоследствии, когда я работал в храме, мне эти знания помогли. Мне ни пришлось себя перестраивать, ломать.

Чайник как метафора

— Можно сказать, что вас не очень интересует реалистичное искусство? Не интересует просто чайник или человек? По-моему, вы, скорее, изображаете их метафоры?
— Верно. Для меня чайник — это некая метафора, символ, иногда аллегория. Находясь в определенной среде, в совокупности с другими предметами, вещь приобретает совершенно другое содержание, в ней открываются иные смыслы.

— То есть, глядя на человека, вы видите не только его лицо и фигуру, но и нечто еще?
— Да, таковы особенности моего мировосприятия, моего художественного мышления. Обычные творческие задачи не для меня. Мне интересно размышлять, создавать некую философскую конструкцию и затем облекать ее в зримую форму. Сама по себе оболочка людей и предметов, как бы она ни была красива, для меня не важна. Хотя я понимаю художников, которых это зажигает, дает им творческий импульс, в результате чего они создают блестящие живописные вещи. Я другой. И когда мне говорят: «Напиши портрет», — отказываюсь. Я пишу не людей, а картины. Картина же должна родиться, наполниться смыслами, связями, деталями. И только когда в голове построю такое пространство, я берусь за кисть.

— И это уже будет не портрет в чистом виде, а фантазия на тему этого человека. А вам когда-нибудь позируют?
— Бывает. Когда ты рисуешь человека вживую, получаешь дополнительное знание, понимаешь логику строения его лица, черепа. Но срисовывание с натуры — это лишь небольшая часть работы. Это не классический портрет. Больше времени занимает продумывание художественного окружения, деталей. Вот, например, портрет моей жены. Мне важно было написать не только ее, но и мир ее чувств, мыслей, мечтаний. Долго искал способ как изобразить то, о чем человек думает. Видите, по краям картины: цветок, домик, часы. Мы тогда жили в мастерской, и то, что было внутри помещения и за его пределами (пейзаж за окном), я разбросал по краю полотна. Это окружение придает сюжету настроение и законченность.

— А что является толчком для рождения новой идеи?
— Каждой работе предшествуют раздумья, порой к ней ведет целая цепочка других картин. Например, «Ловцы». Это часть серии, которая началась давно. Когда вернулся из Болгарии, возникла первая «Рыба». Хотя все посчитали, что это не просто рыба, а символ христианства. Тема с рыбами и лодками для меня, действительно, стала сквозной. Раз в три года я к ней возвращаюсь. Есть у меня «Спящий рыбак», «Портрет в лодке» и «Люди, которые несут рыбу». Так что к этой последней работе я шел долго. Она выросла из всех предшествующих работ, обретя наиболее сложную форму. Это как дерево растет: постепенно, от саженца, кустика до исполина.

Небесная раковина

— А спонтанно сюжеты к вам не приходят? Так, чтобы сидели на диване и — щелк! — вас осенило?
— Щелкает, только когда в голове появляется образ. Но он не появляется ни с того ни с сего, а в результате раздумий. Сначала он не имеет зримых очертаний. В тебе что-то бродит, есть некое ощущение или предчувствие. Словно ты слышишь ноту, но пока не понимаешь, как это все должно звучать. Потом эта мысль постепенно обретает форму, черты, пластическое решение. Начинают отливаться какие-то образы. И в какой-то момент замысел видится целиком.

— И вы пишете картину на одном дыхании?
— Конечно, какие-то вещи приходится додумывать, соединять, но общий замысел ясен, и работа идет легко. Например, «Поющую раковину» я сразу увидел, она появилась целиком как образ. И я сразу стал ее рисовать.

— Это ведь не морская раковина, а космическая? Она как будто вырастает из неба.
— Раковина соединяет наш мир с космосом и с другими мирами. А держит ее, может быть, юноша или девочка. Это чисто символический образ.

— В ваших работах вообще есть некая декоративность и условность. Люди и предметы на ваших картинах словно подвешены в пространстве…
— Это прием тоже взят из иконописи. В иконе обратная перспектива. Это не окно в мир, как в классической живописи, где изображение уходит в глубину, а обратный способ художественного видения, когда образы выступают из плоскости холста. Герои словно отрываются от пространства картины и выплывают навстречу зрителю. А еще я всегда стараюсь дать зрителю возможность поразмышлять, пофантазировать. Чем больше разных суждений об образе, смыслов, мыслей, тем он многограннее и интереснее.

«Я всегда шел наперекор правилам»

— Насколько для художника важно мнение искусствоведов? Вам вообще важно, понравится ли картина зрителям и критикам?
— На определенном этапе сторонняя оценка очень важна. Когда ты ищешь свой путь в искусстве, когда ты сомневаешься, правильной ли дорогой идешь, делаешь ли что-то ценное, стоящее. Ведь ты посвящаешь этому жизнь, ставишь ее на кон. Можно долгие годы упорно работать, а потом окажется, что это ничего не стоит. Останутся картинки, которые мало кому интересны. В начале творческого пути художника может ранить каждое слово, а может, наверное, даже убить. Тем более мнение авторитетных искусствоведов. Но со временем ты приходишь к убеждению, что все-таки идешь своим верным путем и получаешь тому внешнее подтверждение — признание. Тогда тебе становится все равно, кто и что о тебе скажет.

— Считается, что впечатлительному, ранимому человеку не стоит выбирать творческие профессии. Ведь художнику, как и музыканту, писателю, наверное, тяжело быть, так скажем, на вторых ролях?
— Не ранимому и не впечатлительному человеку вообще нечего делать в искусстве (смеется). Как раз только ранимые натуры, люди с обнаженными нервами могут что-то создать. В живописи все на чувствительности и стоит. Но у меня, кроме ранимости, было и ослиное упрямство. Я всегда шел наперекор. Делал все не так, как все, нарушал принятые в искусстве законы. По молодости мне доставалось, меня разносили в пух и в прах. Но руки я не опускал.

— А не грозит ли художнику, когда он становится признанным, заслуженным, почитаемым, другая опасность — вознестись, забронзоветь и, как следствие, утратить талант?
— Конечно, такое возможно. Но у меня немного другая история. Я же не занимаюсь только живописью — я пробую себя и в других сферах. По специальности я еще дизайнер интерьеров. А в какой-то момент меня затянули в книжную иллюстрацию. Потом я пришел к храмовому искусству. Работа в разных областях искусства с разными творческими подходами не дает мне закостенеть. Потому что в храмовом искусстве, например, ты не мастер, а новичок. Эти переключения меня хорошо встряхивают. И я понимаю, как мало знаю, умею. Понимаю, что многие вещи мне нужно еще постигать. Я до сих пор учусь.

— Бывает такое, что какая-то работа не получается? Что вы тогда делаете?
— Тогда я ставлю ее в чуланчик до лучших времен. Возможно, когда-нибудь я ее доработаю, что-то в нее привнесу. Есть работы, которые меня не до конца устраивают. Они красивые, добротные, профессиональные, но в них будто чего-то не хватает. Меня радуют те картины, в которых я себя не узнаю. Когда вижу в коллекциях друзей свои работы, начинаю их рассматривать и удивляюсь: как же это сделано?! Будто другой художник их писал. Есть такое выражение: стать выше себя. Вот об этом речь. Когда ты делаешь не только то, что умеешь, а еще что-то сверх.

Ответ на несовершенство мира

— Что вам нужно для вдохновения? Нужна ли вам какая-то особая атмосфера, какие-то условия?
— Вдохновение приходит неожиданно, тут трудно просчитать какую-то причину и зависимость. Как правило, это следствие напряженной внутренней работы. Ты сосредоточен на определенной теме не только головой, но и душой. Угадать момент появления вдохновения, управлять им невозможно. Просто решение трудной задачи, над которой ты намеревался биться годами, — раз! — и приходит.

— Как вы думаете, всегда ли талант является мерилом успеха? Что нужно начинающему художнику, чтобы раскрыться, реализоваться?
— Одаренность без трудолюбия — почти ноль. Знал много талантливых людей, которые не оставили в искусстве ни малейшего следа. Важна удача, везение, стечение обстоятельств. Ты можешь быть и способным, и работящим. Ты сидишь в мастерской и делаешь хорошие картины. Несколько десятков друзей и знакомых знают тебя и ценят твое творчество. И на этом все. Может, таким мастерам не встретился человек, который что-то бы в их судьбе повернул, закрутил. Это бывает почти случайно. А с другой стороны, все случайности неслучайны. Это плод твоей невидимой деятельности, усилий, стараний, мыслей.

— Читала, что искусство появилось потому, что человек смертен. Ведь создавая нетленные произведения, художник бросает вызов смерти.
— Для меня искусство — это ответ на несовершенство мира, который порой подобен кривому зеркалу. В противовес тому, что его раздражает, причиняет ему боль и страдания в реальности, художник пытается сотворить свой мир, сотворить по законам гармонии, красоты, добра. Это для него щит или завеса. Такой мир, проявляющийся в образах картин, звуках музыки, поэтических строках, более соответствует божественному замыслу, чем окружающая действительность.

СПРАВКА
Сергей Элоян — народный художник России, член-корреспондент РАХ, профессор.
В 1978 году окончил Иркутское училище искусств по специальности «Художник-оформитель». Окончил Красноярский государственный художественный институт, специальность «Интерьер и оборудование». Обучался в Центральной учебно-экспериментальной студии Союза художников СССР и в Международной летней академии художеств в Зальцбурге.
Преподавал композицию и мастерство в Иркутском художественном училище.
С 1991 года — член Союза художников России.
Преподает на кафедре архитектурного проектирования Иркутского государственного технического университета. Участвовал в оформлении главного храма Вооружённых сил Российской Федерации. Автор более ста живописных работ.