Таежные истории Бориса Слепнева

Колоритные, выразительные лица, за которыми — характер, история, судьба. На большинстве снимков — эвенки и тофалары, живущие в глухих деревнях, в тайге, на оленеводческих стойбищах. В музее истории города Иркутска проходит выставка фотографий «Малая родина». Авторы проекта — журналисты Борис Слепнев и Константин Куликов, объездившие весь север Иркутской области.

Мы поговорили с Борисом Слепневым о том, как в эпоху мобильных телефонов стать самобытным фотографом, стоит ли ехать на край земли на вездеходе ради нескольких кадров и как расположить к себе суровых немногословных оленеводов.

Екатерина САНЖИЕВА

Все началось с дежурного репортажа

— Насколько я понимаю, ради фотографий вы пробирались в самые недоступные места, ходили по тайге, переходили через болота и горные речки. С чего начался этот проект?
— Выставка — это набор фотографий на определенную тему. Один из первых снимков серии был сделан лет пятнадцать назад. Практически из любой командировки я привожу несколько кадров выставочного формата. А дальше просто смотрю, насколько фотографии вяжутся друг с другом, «ложатся» в общий замысел. Тема малочисленных народов началась с дежурного репортажа о предвыборной кампании в 2012 году. Отдаленные поселки голосуют первыми. Туда гоняют либо вертолет, либо машины. Члены избирательной комиссии перед выборами инспектируют участки для голосования. Я отправился в такую довольно скучную поездку. Конец февраля, Качугский район, собачий холод. Едем мимо тогда еще полузаброшенной деревни Шевыкан (несколько лет назад умер последний ее житель Петр Федорович Житов).

— Мы остановились, чтобы попить чаю. Дома стоят пустые, но используются как заимки. В одном из этих домов увидели свет. Заходим — двое молодых людей. Видимо, местные охотники. Типичный холостяцкий быт. Натопленная печь, стружка, неубранный стол. «Здравствуйте, — говорим мы. — Мы у вас чайку попьем?» Они быстро все смели со стола, мы достали термосы, чай, кофе. Согрелись. Я спрашиваю: «Мужики, чем вы тут занимаетесь?» Один из них говорит: «Я почтальон, Адриян Хромов». Оказалось, что он остановился как раз на середине своего пути. Он развозит на лошади газеты, письма в разные поселки. Мне этот сюжет показался интересным и даже киношным: зима, лошадь, почтальон, тайга. Раз в месяц почтальон грузит газеты, журналы, берет пособия, пенсии и идет в таежные поселки. Маршрут по населенным пунктам, разбросанным по тайге, занимает восемь–девять дней. Три дня идет в одну сторону, на месте сутки–двое он и лошадь отдыхают — и обратно. Потом мы с ним долго созванивались: все время были какие-то накладки. Прошло два года, прежде чем я собрался с Хромовым в тайгу.

— Как же тебе удалось к нему присоединиться?
— По телефону я познакомился с его женой Тамарой. Как-то она сказала, что завтра Адриян собирается на работу. Я быстро собрался и в ночь уехал в Качуг. А рано утром взял его «тепленьким»: «Привет! Я хочу пойти с тобой». Он кивнул: «Хорошо, но лошадь одна. Пойдешь пешком». До Юхты мы проехали на уазике, а потом, километров семьдесят, с двумя ночевками, шли пешком через болота и бурелом. Сушились только вечерами, когда останавливались в деревнях на ночлег. Как раз фотографии Адрияна Хромова и положили начало целой теме репортажей про жизнь, культуру, традиции малых народов Сибири.

Вся жизнь эвенка — олени и тайга

— Каков быт эвенков? Чем он отличается от нашего? Есть ли в нем какая-то экзотика?
— Как живут эвенки, я знал и до этого. Раньше они кочевали с оленями от стойбища к стойбищу, но потом советская власть перевела их на оседлый образ жизни, забрав оленей. Самое непривычное для нас то, что эвенки не ходят на работу. В советское время они числились штатными охотниками в коопзверопромхозах. Начинался сезон охоты — уходили в тайгу, добывали соболя и централизованно сдавали шкурки. И фактически целый год жили на эти деньги. Соболь в то время стоил сто рублей. Трех-четырех соболей хватало, чтобы закупить продукты, бензин, патроны на следующий сезон. Эвенкийские женщины тоже охотились, ловили рыбу.

— Когда их перевели на оседлый образ жизни, детей устроили в интернаты. Ведь не в каждой деревне можно было открыть школу. И это сыграло с эвенками злую шутку. Ребята приезжали к родителям только на каникулы. Их оторвали от традиционного образа жизни. И обратно на родину молодежь уже не захотела возвращаться, а многие не смогли.

— Кстати, одна из последующих историй, которую мы снимали — «Таежные уроки Ивана Сафонова». Этот мальчик — единственный ученик таежной деревни. Ему до ближайшей школы три дня пути. А вообще, самые настоящие эвенки живут в Ербогачене.

— Что такое «самые настоящие»?
— Это значит: сохраняющие свою национальную идентичность и традиционный уклад. Вся их жизнь — чум, олени, стойбища. Почему они кочуют? Потому что олень не корова, ему сена на зиму не накосишь. Олень копытит снег, добывая ягель (олений мох, лишайник — Е. С.). Возле стоянки съели весь лишайник — кочуют дальше. Так, в постоянном движении, живут четыре семьи. Чум поставили, чум собрали. В старину это было сооружение из жердей и натянутой на них выделанной шкуры — ровдуги. Там жили, рожали детей. И не одного–двух ребятишек, а десять–шестнадцать. Кстати, раньше у некоторых оленеводов было по две жены. Для кочевников это не роскошь, а жизненная необходимость. Одна жена кочевая, поддерживала быт супруга в тайге, другая ждала мужа в поселке. В Ербогачене живет Ия Ивановна Цуркан, к ее бабушке сватался парень из Красноярска, а папа бабушки был уважаемым шаманом. Он сказал твердо: «Возьми тогда и мою старшую, а то у нее что-то с замужеством не получается». Вот парень и взял сразу двоих сестер в жены. Поэтому детей было так много, что и сами родители порой не помнили точную цифру.

— Почему на выставке «Малая родина» большинство работ — это портреты, а, допустим, не пейзажи?
— Потому что тайга и стойбища не исчезнут, а люди уходят. У нас в регионе тофов и эвенков осталось полторы тысячи. Раньше как было: Новый год («икэнипкэ» по-эвенкийски) тунгусы праздновали в мае–июне, когда с зимних кочевок переходили на летние стоянки. В это время главы родовых стойбищ собирались на суглан (собрание у бурят, эвенков, тофаларов, где решались хозяйственные и административные вопросы рода или племени — Е. С.), общались и присматривали для своих дочерей молодых людей. Такой «централизованный» клуб знакомств. После этого складывались пары, создавались семьи. А теперь такого нет. Да и светская жизнь для коренных народов Севера губительна. В городах много соблазнов.

— Но ведь современные эвенки, наверное, тоже хотят пожить цивилизованной жизнью?
— Нет, им хорошо в своей традиционной среде. Хотя сейчас эвенки ассимилировались с другими национальностями. Дети поступают в вузы Петербурга и Москвы. Но их становится все меньше и меньше. Причины — маленькая рождаемость, высокая смертность. В старину эвенки были могущественной нацией. Они населяли земли от Урала до Камчатки. Был такой князь Гантимуров, он и его войско охраняли границу России с Китаем.

Что значит сходить за мясом

— Как ты выбираешь героев для фоторабот? На снимках — очень колоритные типажи, лица, которые можно читать, как книгу.
— Эвенки, тофалары — очень фактурные люди. Важно эту фактуру поймать, раскрыть, донести. В этом есть определенная сложность. Человек, запечатленный на снимке, должен быть естественным, безо всякого позирования. Чтобы этого добиться, между фотографом и моделью должно возникнуть доверие. Поэтому, когда приезжаешь, то не лезешь к человеку с объективом, а ходишь, смотришь. Не стоит сходу лезть к ним с вопросами. Таежные жители часто не понимают, что нужно человеку с большой земли. А ты не догадываешься, что они могут тебе показать. Вот пример. В Верхней Гутаре (село в Тофаларии — Е. С.) жил оленевод Валерий Холямоев. Сын оленевода Серафим решил пойти по стопам отца. Я увидел в этом тему, полетел туда. Меня встретил мальчик — девятиклассник, маленький, щуплый. Мы должны были с ним идти в тайгу. А до стойбища от поселка — два дня пути. Было две лошади, одна из них необъезженная, все время падала, норовила оторвать повод и убежать. На другую мы навьючили вещи. Сами шли пешком. По мху очень тяжело идти, словно в вате утопаешь, поэтому расстояние надо умножать как минимум на два. А перед выходом мать сказала сыну: «Серафим, за мясом сходи!» Я подумал: может, просит его в магазин сходить. А подросток никуда так и не сходил.

— Переправившись через бурную речку Морхой, мы добрались до стойбища. И в первый же вечер хозяин показал мое место в домике: «Располагайся. Ложись на тот топчан». А два пацана вышли из дома и пропали. Наверное, потихоньку курят где-то за лиственницей, предположил я. Все спокойно легли спать. А я переживаю. Часа в два ночи мальчишки вернулись. Отец спросил их сонно: «Ну что, добыли?» — «Да», — ответили пацаны. «Печень достали?» — «Нет, там медведи ревут, страшно!» — «Вот бестолочи», — заметил отец и опять уснул. Парни, оказывается, ходили охотиться на изюбря. Если б я знал, то, конечно, пошел с ними.

— Удивительно. Как спокойно эвенки и тофалары относятся к безопасности детей…
— У таежных людей другой менталитет. На утро Валерий Николаевич запряг оленей и выдвинулся первым на случай, если добытого изюбря по запаху нашли медведи. А в этом случае хищник воспринимает копытного как свою добычу и будет ее защищать. Доехали до места. Нашли добытого мальчишками изюбря. Мои спутники его быстро разделали, мясо увезли на стойбище. Там разделили, навьючили лошадь, и пацаны отправились обратно в деревню. Вот что у эвенков называется «сходить за мясом». Оставшуюся часть туши положили на ледник, и уже следующей ночью пришел медведь, добрую половину съел, остальное раскидал. Это означает, что косолапый был очень голодным. Обычно свежее мясо медведи редко едят, сначала его обязательно «подквашивают».

Когда с тобой общаются междометиями

— Легко ли вообще находить общий язык с таежными жителями?
— Не всегда. Оленевод со мной общался в основном междометиями. День на третий даже закралась мысль, что мне тут не рады. Но потом я понял, что эвенки по природе своей немногословны. Ночью как нельзя кстати случилась буря. На крыше ветром сорвало рубероид. Я Валерию Николаевичу помог ее починить, на этой почве и сошлись. Я не приставал к нему с вопросами. Надо понимать, что эвенки очень медлительные. Задаешь вопрос, а собеседник молчит. Думаешь, может, не услышал. Но нет, он думает. Постепенно начинает складываться общение. Бывало, сидели у костра, и я хозяина просил: «Посидите так, глядя на огонь». И в эти мгновения успевал сделать снимки. Выяснилось, что на стойбище нет электричества. Приходилось фотографировать в очень жестком режиме. А мне надо было еще написать материал и снять видео. Ведь когда ты будешь в этих местах еще, непонятно.

— Бывает так, что приезжаешь за тридевять земель, а контакт с героями репортажа не складывается?
— В Окинском районе Бурятии был такой случай. Там живут сойоты, я ездил к ним несколько раз. Сидим мы как-то со скотоводами, один подсел ко мне и говорит: «Ты меня прости». Я ничего не понял и уточнил: за что простить-то? «Мой сын в прошлый раз сказал, что ты плохо думаешь о нас». Вот такой аргумент. Кого-то они принимают, кого-то нет. Непонимание на бытовом уровне может возникнуть из-за самых неожиданных вещей. Однажды приехал с одним предпринимателем на животноводческую стоянку на берегу реки Жомболок и увидел, как лошадь подковывают необычным образом. Она лежит, два мужика ее держат, а третий сдирает старые подковы. Это очень необычное экзотичное зрелище. Я, разумеется, достал камеру и стал снимать смельчаков. Один из мужиков спрашивает: «Зачем снимаешь?» — «Потому что это интересно», — говорю я. «Что тут интересного? Ездите на дорогих джипах, а мы тут в нищете живем». Мог бы долго объяснять, что это не мой джип, что я простой журналист. Но не стал конфликтовать и убрал фотоаппарат.

— А когда ты снимаешь эвенкийских женщин, спрашиваешь разрешение на съемку у мужа?
— Нет, это не Восток. Тут все нормально. Как и все представительницы слабого пола, эвенкийки хотят выглядеть красиво. Например, два года назад снимали в Ербогачене, девушки пришли в национальных костюмах с макияжем, прическами. Женщины везде остаются женщинами.

За секунду до поцелуя

— Сколько тебе надо времени, чтобы получился хороший кадр? И от чего это зависит?
— Удачная фотография — это не только технически совершенный кадр, важен момент, эмоция, свет. Бывает, человек только готовится к съемке, он еще расслаблен. Лучше всего в это время его «подловить». Ведь большинство из нас закомплексованы, даже в студии зажимаются, напрягаются. А в фотографировании, как и в поцелуе, лучшая стадия — за секунду «до».

— Твои герои потом видят свои портреты? Они себе нравятся на фото?
— Как правило, да. Как-то поехал снимать рыбаков в Кабанском районе Бурятии. Они зимой со льда Байкала ловят рыбу. Вначале они смотрели на меня недоверчиво: приехал какой-то перец, ходит, что-то высматривает… Хотя у меня была договоренность с их начальником на репортаж. Первый день было полное отторжение. На второй спросили: «Что, не наснимался вчера?» — «Нет», — говорю. «Фотки пришлешь?» — «Могу на почту скинуть» — «Ты нам так привези» — «Хорошо, привезу» — «Ну, так все говорят, а потом пропадают».
Я приехал, привез им пачку напечатанных фотографий. Рыбаки рассматривали их как дети, жестикулировали, смеялись. Я даже снял это на видео. На стол в сторожке поставил ноутбук. Мужики с интересом и видео несколько раз пересмотрели.
Несколько лет назад у меня была выставка в Москве. Устраивала ее Гильдия межэтнической журналистики. И первый вопрос, который задали мне коллеги, был: «Это настоящие люди? Не актеры?» То есть люди настолько привыкли к гламуру, что естественность кажется им чем-то из ряда вон. Кстати, потом журналисты с канала «Культура» несколько раз приезжали к моим героям и делали о них сюжеты.

— Почему именно тема малых народов тебя так заинтересовала?
— Меня интересуют настоящие люди. Без фальши, пафоса, чего-то наносного. Но работаю не только с коренными народами. Уже два года занимаюсь проектом, главные герои которого врачи районной поликлиники. Летом медики отправляются на корабле по отдаленным селам области, отрезанным от большой земли водохранилищем. Ведут плановый прием пациентов. Казалось бы, ничего особенного. Но это только на первый взгляд. Одна из героинь (сельский фельдшер Татьяна Гамаюнова) два года назад в лесу спасла мужчину, помятого медведем. Для этого она оборудовала на кузове машины реанимационную палату. Почти сутки боролась за жизнь пострадавшего, пока не прилетел вертолет санавиации. Это самый настоящий профессиональный и человеческий подвиг.

Найти историю

— Что нужно для того, чтобы стать успешным фотографом?
— Не сказал бы, что я успешный фотограф. Скорее, репортер. А репортеру нужна история, которая зацепит читателя и зрителя. История, которая одинаково будет интересна жителям Иркутска, Костромы, Москвы, Берлина. Вот единственный секрет. Сергей Максимишин, известный фотограф, рассказывал, как по заказу National Geographic в 1990-х годах поехал в Монголию снимать «новых монголов». Но что-то не получилось. Возвращаться, не выполнив задание, не хотелось. И он решил найти другую тему. Несколько дней бродил там, смотрел на контрасты Улан-Батора — тут юрты, там высотки. Он поинтересовался у переводчика: а кто живет в юртах? «Да кто угодно, — ответил тот. — Вот у моего дяди девочка живет в юрте, которая ходит на балет».
Заинтригованный Максимишин уговорил переводчика познакомить его с этой девочкой. Оказалось, что школьница, действительно, занималась в балетной студии, жила в юрте у своего родственника на правах золушки. И фотограф снял замечательную историю о юной балерине. Как рано утром она встает, на всю семью готовит завтрак, стирает и сушит свои пуанты, идет в школу. Потом к этой девочке приезжали репортеры BBC, снимали сюжет. Это пример удивительной истории про общечеловеческие ценности. Она понятна всем, несмотря на языковые или национальные барьеры.

— А на нынешней выставке за каждой твоей фотографией тоже стоит история?
— Да, например, фото Геннадия Нилова из Бодайбо. Уйдя на пенсию, они вместе с женой Анной Николаевной решили вернуться к традиционному образу жизни. Построили в лесу избушки. Закупили оленей. Сейчас у них уже большое стадо. Живут вдвоем, на сотни километров ни души. Когда я узнаю о какой-то истории, у меня возникает творческий зуд и я начинаю собираться в дорогу.

Увидеть экспозицию «Малая родина» можно до 25 октября в музее истории города Иркутска, расположенного по следующему адресу: улица Франк-Каменецкого, 16. Телефон для справок — 710-161.