Слиток мыслей и чувств

Прозаик, драматург, литературный редактор Анна Стародубцева — человек увлекающийся и увлеченный. Она влюблена в театр, музыку, книги. И убеждена, что чувство влюблённости необходимо как для жизни, так и для творчества. Иначе не будет искр в душе. Анна рассказала порталу «Культура 38» о пьесе «Дуэль», потребности укладывать мысли в страницы и отношениях автора и его персонажей.   

Екатерина САНЖИЕВА

Несовершенный, противоречивый, гениальный

— Почему вы взялись именно за этот период жизни Пушкина? Как родилась идея рассказать о дуэли, которая стала для поэта роковой?
— Все мои идеи, которые воплощались в спектакли, рождались из обсуждений с режиссёром Александром Гречманом, с которым мы давно дружим и сотрудничаем. Раньше в его авторском театре я пробовала себя в качестве актрисы, но потом в основном писала пьесы и сценарии для спектаклей. И вот как-то мы заговорили о Пушкине. И Александр Евгеньевич предложил: «Интересно было бы окунуться не только в жизнь поэта, в ее события — радостные, трагические, но и в жизнь пушкинских героев, которые тоже реальны. Может быть, они даже более реальны, чем мы, настоящие, невыдуманные люди». Стали размышлять об этом, и в моей голове начали возникать персонажи, которые вплетались в судьбу поэта так же легко, как входят в нашу жизнь друзья, враги, любимые… Из такой фантасмагории, сплетения реального и нереального возник сюжет пьесы «Дуэль».

— Не страшно ли было браться за Пушкина, попытаться его очеловечить, понять, приблизить к нам? Ведь он ещё со школы воспринимается многими как некий символ, что-то неприкосновенное…
— Не страшно, а очень интересно — взять эту таинственную, немного залакированную личность и вывести на первый план. Для этого потребовалось читать много материалов: воспоминаний его друзей, современников. В конце концов получилось увидеть совершенно несовершенного человека со всеми слабостями, метаниями, противоречиями, не красящими его порывами. И при этом Пушкин был гением. С одной стороны, он был вынужден жить по законам и правилам, выстроенным тем обществом, тем временем. С другой, был связан с Богом, небом, со всеми теми материями, которые не поддаются разумению и даруют избранным гениальность, таланты, полёт фантазии. 

Пьеса, по большому счёту, не про поединок Пушкина и Дантеса. Она про дуэль Пушкина и Пушкина. Дуэль между двумя его ипостасями — земной и божественной, полётом вдохновения и бытовым существованием, высокой гениальностью и пребыванием в рамках заведённого мироустройства с его бездушностью, интригами, предательством, обречённостью на одиночество.     

— Жанр пьесы обозначен как «мистическая драма». В произведении есть мистика?
— На сцене действуют реальные исторические личности (царь, Натали Гончарова, её мать) и герои произведений поэта (Пугачев, Ленский, Земфира, Пиковая дама, Моцарт). С этими персонажами Пушкин взаимодействует. Не всегда благодушно, порой он с ними не согласен. Они живут своей жизнью и тоже спорят со своим создателем. Но и жалеют его, любят, готовы носить его на руках. Вот эти перипетии и придают пьесе налёт мистики. Более того, есть некие мистические знаки в самом уходе Пушкина. Вокруг его гибели, вокруг дуэли есть множество легенд, трактований, домыслов. Есть на всем этом налет необъяснимого, иррационального.

— Нужно ли писателям браться за такой материал? Ведь в любом случае в пьесе или романе будет выписан не совсем Пушкин, а авторский взгляд на его личность.
— Конечно, если бы за этот материал взялся кто-то другой, это было бы другое субъективное восприятие Пушкина. Нет объективного Пушкина, нет раз и навсегда написанного портрета поэта, статичного, завершённого. Пушкин отражается в каждом из нас по-своему. Зарубежные литературоведы удивляются, почему мы так возносим Александра Сергеевича. Они просто не понимают, что Пушкин сделал с нашим языком. Он поломал тяжёлые навороченные конструкции, сделав язык лёгким, понятным, красивым, живым. Мы все заговорили языком Пушкина и до сих пор говорим. Поэтому мы имеем право находить, открывать в нём что-то своё – свой жемчуг, свой космос.

Сотворчество автора и его героев

— В чем, по вашему мнению, должна быть фишка современной драматургии? Какой она должна быть, чтобы заинтересовать читателя?
— Драматургический материал, будь он из давних или недавних времен, должен быть актуальным. Есть вещи, которые всегда важны. Есть то, что вне времени, что-то незыблемое. Если это будет заложено в произведение, то оно найдёт отклик у аудитории. Ведь, по сути, меняется лишь антураж, внешние приметы времени, стиль, реалии, атрибуты, но не меняются понятия добра и зла, поиски любви и прочие вечные истины.

— Как вы начали писать пьесы? 
— Пьесы возникли во время моего участия в спектаклях. Сначала это был театр «Диалог» Валентины Просекиной. Затем театр Гречмана. Я работала редактором в Восточно-Сибирском книжном издательстве, готовила к выпуску серию книг о династии Романовых. Меня просто потрясла история Павла I. Какая короткая трагичная судьба! Сколько в ней мистического, завораживающего, горького. Я поделилась этими мыслями с Александром Евгеньевичем, вздохнув: «Жаль, нет такой пьесы». «Так напиши!» — ответил он. Я посмеялась, приняв это за шутку, а потом задумалась. Постепенно перед глазами возникли картинки, в голове зазвучали слова. Так, строчка за строчкой родилась первая пьеса «Мой маленький Павел». А Гречман поставил по ней прекрасный спектакль. 

— С чего начинаются ваши пьесы? Какой толчок должен произойти, чтобы вы поняли: пора садиться за стол и писать?
— Должен случиться какой-то момент — будь то встреча, разговор, происшествие. Даже маленький эпизод в маршрутке, но он должен во мне что-то расшевелить. Тогда в голове начинается процесс, в котором я вроде даже не участвую. Как ниточки в клубок сматываются. И в конце концов доматываются до того, что я понимаю: надо что-то с этим делать, куда-то переносить. В виде мыслей, фрагментов текста, маленьких диалогов из двух-трех фраз.

— Как вы создаете своих героев, их характеры? Как вдыхаете в них жизнь, избегая ходульности?
— Сложно ответить на этот вопрос. Когда персонажи появляются, то начинают жить своей жизнью. Они уже вступили между собой в какие-то отношения и сами диктуют мне правила, как всё дальше должно развиваться, какие могут быть повороты сюжета, как и что каждый из них может говорить, а что не может. Начинается совместное творчество — автора и созданных им героев. Иногда пишу диалог, читаю и понимаю, что персонаж не согласен со своей репликой. Эти слова не вписываются в его образ, характер, образ мыслей, в конечную цель произведения. Тогда я всё стираю и пишу заново.

Уложить мысли в страницы

— Есть мнение, что драматургия — больше мужское ремесло, что мужчины лучше «конструируют» пьесы. По этой логике получается, что в вас сильно мужское начало? 
— Не знаю. Есть прекрасные женщины-драматурги, произведения которых люблю, например, Людмила Петрушевская, Нина Садур, Людмила Разумовская. Но я точно не кисейная барышня (смеется). В детстве мама говорила, что я должна была родиться мальчиком. С братом на даче играла в машинки. Мы брали крышки от кастрюль и носились с ними по всему посёлку, как будто рулили. Бабушка ругалась: «Все крышки расхватали, суп закрыть нечем!». И пеняла: «Ты же девочка, что за дикие гонки с визгами-воплями?». А мне нравилось. Ещё любила смотреть с папой футбол и фильмы про войну.

Но тут дело не в гендерной принадлежности автора. Драматургия ограничивает автора в описательных моментах. А иногда так хочется растечься мыслью по древу, уйти в рассуждения, описывать природу, интерьер, мысли, чувства. В пьесе это всё отсекается и переносится в диалоги. Мне нравится отсекать всё красивое и описательное. Как мне однажды сказала мама, опытный литературный редактор: «Написала пять страниц, излила душу, а теперь поплачь над этим и убери 80% текста. Тогда получится то, что надо!». В драматургии все твои размышления и эмоции должны выплавиться в ёмкий слиток.

— В вашей пьесе «Солнечная сторона Меркурия» есть момент, когда один из героев зовёт музу: «… Ау!.. Музы! Куда вы подевались? Кто разрешил покинуть рабочее место?». Что вам нужно для вдохновения?
— Уединение. Я вообще хорошо отношусь к одиночеству. Я с ним дружу. Это не значит, что я чураюсь общества. Сколько себя помню, всегда в центре какого-то круга, участница событий. Но есть часы, которые исконно мои. Тогда двери закрыты, всем «до свидания». Ещё я меломан с детства. В 10–12 лет слушала под одеялом музыку из старенького радиоприемника. И сейчас люблю. Приоритеты с юности не особо поменялись: Бах, Вивальди, Моцарт, Шнитке. Добавился лишь качественный рок, преимущественно русский.

— Говорят, что писательство — это крест. Ты постоянно должен писать, от тебя постоянно ждут чего-то неординарного. При этом твоё произведение могут раскритиковать. Так, что такое писательство — удовольствие или наказание?
— Нет, не наказание ни в коей мере. Это и не удовольствие, скорее, потребность. У писателей, наверное, такой особый склад ума: ты принимаешь какую-то информацию, и она в тебе переформатируется в некую художественную форму. Можно, конечно, всё варить внутри себя. Но в какой-то момент появляется желание излить это на бумагу. Все эти свои мысли, чувства, образы уложить в страницы. И эти страницы, возможно, в ком-то отзовутся, а кого-то оставят равнодушным. Я к этому отношусь совершенно спокойно. Есть маститые писатели, которые меня абсолютно не трогают. И это не делает их плохими. Если хоть одного человека моё произведение зацепило, наполнило мыслями, переживаниями — это уже ценно. Значит, всё случилось не зря.