Художник монументально-декоративного искусства, живописец Наталья Довнич ассоциируется у меня с чем-то изящным и воздушным. Ее натюрморты и пейзажи — новеллы в красках, наполненные светом, свежестью и настроением. Но хрупкая Наталья занимается еще и таким сложным, трудоемким делом, как мозаики и настенные росписи. Мы поговорили, каково работать на высоте около 20 метров, почему выставка – это сложный шаг и как живется в тандеме с мужем-художником.
Екатерина САНЖИЕВА
Учитель как проводник в горах
— Вы ученица ярких мастеров Виталия Смагина и Владимира Кузьмина. Что вы взяли от одного и от другого?
— Судьба щедра ко мне: я встретила много замечательных людей, которые меня поддержали, зажгли во мне какой-то огонек, помогли раскрыться. В первую очередь, это мои любимые преподаватели — народный художник России, член-корреспондент Российской Академии художеств Виталий Смагин и заслуженный художник России Владимир Кузьмин. В Иркутском художественном училище я училась у Владимира Александровича — прекрасного художника со светлой, воздушной палитрой, бесконечно влюбленного в Иркутск и его деревянную архитектуру. Он возился с нашим курсом, как с собственными детьми. Водил нас в мастерские художников, приглашал к нам писателей, поэтов. Почти все пленэры мы проводили на его даче в Баушево. Своей работоспособностью Владимир Кузьмин заряжал и нас.
Мы учились в 1990-е, когда особого изобилия продуктов не было. Постановки натюрмортов Владимир Кузьмин делал не с муляжами, а с настоящими фруктами. Рассыплет мандарины, яблоки и уходит в преподавательскую. А мы, вечно голодные, съедим мандаринки, скатаем шариком кожуру и положим обратно. Владимир Александрович придет, посмотрит и через двадцать минут, улыбаясь, приносит новую авоську с фруктами. А после занятий мы их съедали. Таким образом, он не только нас учил, но и подкармливал.
После училища была учёба у Виталия Смагина в Иркутском государственном техническом университете на кафедре монументально-декоративной живописи, которую он основал и возглавил. Это были новые открытия, постижения возможностей цвета. Живопись Виталия Георгиевича завораживает гармонией цвета. Виталий Смагин был не только большим художником, но и преподавателем от Бога. Он дал мне понимание того, что возможностей одной реалистической школы для воплощения творческого замысла и создания образа недостаточно.
— Кто из наставников имел на вас наиболее сильное влияние?
— Говорить о том, кто повлиял на меня больше, не могу. Это все равно, что спрашивать у ребенка, кого он из родителей больше любит. Каждый из учителей в моей судьбе сыграл свою роль. Владимир Александрович зажёг во мне творческую искру и погрузил в волшебную художественную жизнь, увлек общением с коллегами. Благодаря ему мы осознали, что каждый художник — это особый мир со своей творческой лабораторией, творческим беспорядком и флёром. Виталий Георгиевич вывел на новую ступень мастерства, открыл иное понимание сущности цвета.
Время превращается в вакуум
— Художнику вообще необходимо иметь пример для подражания или важнее выработать свой собственный стиль?
— Учителя делятся со своими учениками какими-то приёмами, мыслями, но найти себя и выработать свой стиль, свой изобразительный язык — в этом суть и смысл работы художника, в этом его уникальность. Учитель как проводник в горах: может показать маршрут, предостеречь о возможных опасностях, но достижение вершины зависит только от вас.
— Наверное, свой творческий почерк к художнику приходит только с опытом, через подражание?
— Да, это дается не сразу. Только подражать кому бы то ни было не стоит. Можно копировать отдельные моменты, использовать некоторые приёмы, технологии, но стараться делать своё. Что такое творчество? Это особое состояние. Можно сравнить это с откровением. Это как увидеть свет, обрести свободу, как бы это пафосно ни звучало. Художники — созидатели красоты. И иногда потребность творить превосходит все остальное. «Живопись сильнее, чем я. Она вынуждает делать меня то, что хочет», — говорил Пикассо. Вот и я, находясь в поиске пластических средств для выражения художественного образа, выпадаю из времени и пространства. Время превращается в вакуум. Пишу то, что созвучно моему внутреннему состоянию.
— Когда художники выезжают на пленэры и пишут один пейзаж, у всех получаются разные работы. Что это — особое видение, художественное воображение? Правда ли, что обычный пейзаж может стать для художника поводом для выражения своих фантазий, мыслей, а не простым копированием?
— Творчество — вообще явление уникальное. Оно имеет много составляющих, складываясь из культуры, интуиции, фантазии, мироощущения автора. Неудивительно, что в одном и том же пейзаже — реке, деревьях, камнях — разные художники увидят что-то свое и выразят по-своему. Каждый раз в зависимости от атмосферы произведения я интонирую звучание цвета, передаю свое личное состояние. В момент работы прежде всего пытаюсь точно сформулировать свое чувствование мира.
Мост к мудрости
— Сложно ли работать над настенными росписями и мозаикой? Наверное, это тяжело и физически. Что вам ближе — станковые работы (натюрморты, пейзажи) или монументальные?
— Работа над монументальными произведениями в корне отличается от создания станковых вещей. Росписи, мозаики, витражи создаются для конкретных архитектурных условий. Прежде чем приступить к созданию эскизов, нужно тщательно изучить среду, для которой проектируется работа. Важно учесть много факторов: масштаб и точки восприятия, фактуру и колористику окружения, освещенность и движение зрителей. Все это нужно для того, чтобы понять, какое количество деталей использовать, уместен ли выбранный цвет, достаточно ли он интенсивен… Это целая наука, которой можно научиться на кафедре монументально-декоративной живописи и дизайна им. В. Г. Смагина ИРНИТУ. Такие масштабные проекты, действительно, сложное дело, большая ответственность, но это того стоит. К примеру, я и мой супруг и соавтор Андрей Поляница выполняли надвратную икону в технике мозаики для фасада храма в Пивоварихе. Монтаж производился на высоте 20 метров. Поначалу кружилась голова и было страшновато, но потом работа так нас поглотила, что мы забыли про все опасения. Сегодня мозаичное панно украшает этот красивейший храм, а мы смотрим на результат своих трудов и радуемся. А станковые живописные работы более камерны, они дают больше простора для отражения своего собственного мира и воображения.
— Расскажите, как вы с Андреем создавали мозаику «Мост знаний: от Альфы до Омеги», которая украшает научную библиотеку ИГУ. Получилась красивая, символическая работа. Как родилась идея этой композиции?
— Идея рождалась долго. Здание библиотеки еще возводилось. Под мозаику отводилась длинная стена, не хотелось ее заполнять банальными вещами типа перьев, книжек и сов в очках. Хотелось чего-то необычного. Но замысел все не приходил. Как-то мы с Андреем ехали по железнодорожному мосту. И я подумала: а ведь мост – это символ, проводник к знаниям! В голове сложилась картинка: в пролетах моста — порталах — надо разместить латинские буквы, а окружают их мифические существа, хранители сокровищ — знаний. Крылатый лев и Феникс служат воплощением первобытного Логоса — слова. Омега — последняя буква греческого алфавита. Пегас — символ поэтического вдохновения, а семаргл является проводником к тайной мудрости. Мы попробовали включить в мозаику зеркало. Получилось интересно: проходящие, отражаясь в нем, словно интегрировались в пространство мозаики.
Создание работы — это путешествие
— Что вам дает участие в пленэрах и выставках? Нужно ли художнику взаимодействовать, общаться с коллегами?
— Несомненно, выставки, симпозиумы, пленэры — это определённый способ совершенствования и творческого роста. Не хочется вариться в собственном соку. Одно дело любоваться работой в мастерской в одиночестве, и совсем другое — показать ее кому-то. Пока не вынесешь работу на суд зрителей — не узнаешь объективного мнения о ней. С другой стороны, участие в выставке — сложный шаг. Перед вернисажем всегда испытываю смешанные чувства: трепет, нетерпение, волнение. Ведь показывая свои работы зрителям, художник обнажает душу, делится самым сокровенным, становясь уязвимым. А ещё выставки и пленэры — это общение с художниками, творчество которых меня вдохновляет. Опыт передается только при непосредственном общении. Мысли, мнения других людей для меня просто необходимы. Художника обогащают конструктивные творческие споры. Не обходится, конечно, без взаимной критики, но она всегда основывается на знаниях и высокой творческой принципиальности.
— Всегда ли легко дается произведение? Нет ли у вас ощущения, что дар художника — это не только радость, но и тяжелая ноша? Не бывает ли у вас ощущения, что каждый день, когда вы ничего не написали, прожит зря?
— Творческая одаренность — для меня это радость. Никогда ничего из себя не «выжимаю», по расписанию не работаю, не воспринимаю творчество как постоянный конвейер. У меня всегда много идей. Самое главное — найти время для их воплощения. Творческий процесс — это большое удовольствие. Как путешествие, которое завораживает, увлекает. Оно подчас непредсказуемо. Когда уже сделан эскиз и все уже вроде понятно, начинает звучать какая-то своя новая мелодия и уводит тебя. Так что никогда не знаешь, что получится в итоге.
— Что для вас вдохновение? Нужно ли оно или творчество — это постоянная работа?
— Меня вдохновляют друзья, путешествия, природа. Какие-то события, выставки — всё это даёт пищу для размышлений. Но настоящее творчество — это методичная работа. Мастерство художника достигается постоянной тренировкой. Одного дара недостаточно. Работа начинается не только в тот момент, когда ты подходишь к холсту и берешься за кисть. Это и бесконечная умственная работа в режиме 24/7.
— Сложно ли быть с другим художником в семейном тандеме? Вам с Андреем помогает или мешает супружество? Есть ли в таком союзе подводные камни?
— Семейный тандем с художником — это интересно! Конечно, мы часто спорим. Становимся первыми зрителями работ друг друга, советуемся, размышляем. Это в некотором роде сотворчество. Раньше вместе делали графические листы: Андрей рисовал эскизы, а я работала с форматом побольше. В общем, это известная практика. Вспомните Наталью Гончарову и Михаила Ларионова (чета художников-авангардистов – Е.С.). Но у нас нет творческой ревности, потому что мы работаем в разных направлениях: Андрей работает с керамикой, с объёмом, я занимаюсь живописью. Иногда достаточно жестко критикуем друг друга. Ведь создавая работу, ты не можешь взглянуть на нее со стороны. Главное, чтобы ощущения эстетики были созвучны. В этом отношении мы совпадаем.