Полет Виктории Инадворской

Театр — это сказка, тайна, магия. Актриса Иркутского академического драматического театра Виктория Инадворская умеет создавать на сцене эту магию. Она всегда разная: то страдающая и ранимая, то искрометная и сияющая, то эпатажная и смешная, то отстраненная и ледяная. В ее актерской палитре — множество красок и оттенков. Как-то актриса сказала, что в определенных ролях нельзя стоять на земле, нужно подпрыгнуть и летать до конца спектакля. И этот полет, по сути, присутствует в каждой ее роли. Зритель же летает вместе с Викторией, плачет, смеется, сопереживает, попадая в плен ее актерского обаяния.

Екатерина САНЖИЕВА

На одной волне с режиссером

— Когда вы захотели стать актрисой?
— В старших классах я пошла в студию при ТЮЗе в казахском городе Шевченко (ныне — Актау). У нас была прекрасный педагог — Светлана Добровольская, которая «заразила» меня и моих друзей любовью к театру. А вообще, я мечтала быть хирургом. Однажды порезала ногу и мне ее зашивали. Я с интересом наблюдала за этим процессом, и врач мне сказал: «Поступай в медицинский!». «Если я в актрисы не попаду, приду к вам», — ответила я. Первым моим спектаклем была комедия «Кьоджинские перепалки» Гольдони. Мы сильно волновались. Но это была наша школьная компания, мы друг друга поддерживали. В зале сидели родители и знакомые. Публика была очень благодарная. А у нас от выхода на сцену и попыток играть был полнейший восторг.

— А в дальнейшей творческой судьбе вы всегда получали от игры только положительные эмоции?
— Нет, эмоции возникают разные. Даже если мне нравится пьеса, роль и режиссер, сначала всегда возникает страх: получится или не получится? Сможешь ли ты надеть на себя этот образ? Получится все задуманное донести до зрителя? Эти вопросы встают перед каждым артистом. Но, с другой стороны, я понимаю, что не вправе сыграть плохо. Это такая же работа, как на заводе или в магазине. Мы выбрали эту профессию, получаем за нее зарплату. Другое дело, насколько ты можешь выполнить задачу, поставленную режиссером, будешь ли убедителен ты на сцене или нет — это предмет сомнений.

— Бывает ли ощущение, что не получилось что-то в роли и нет удовлетворения от работы?
— Постоянно. Мне всегда кажется, что я могла бы сыграть лучше, что где-то недоработала. Допустим, спектакль «Касатка» по Алексею Толстому мы играли 15 лет. И каждый раз на сцене открывали что-то новое. Какие-то новые краски, интонации. Бывает, что перед самой премьерой тебя вдруг охватывает страх: а вдруг не получится? Ты выходишь на сцену вся в раздрае. Но стоит тебе почувствовать зрителя, как ты собираешься и тебя будто кто-то направляет.

— Читала, что вы тонко чувствуете прочитанный материал, стараетесь чутко передавать характер героя. Насколько значима роль режиссера в этой работе?
— Роль режиссера огромна. Он придумывает концепцию спектакля. Он нас направляет. Представляете, собираются десять актеров, каждый дома прочитал произведение и пришел со своей идеей, думая: «Мне режиссер не нравится, буду играть по-своему». Режиссер приносит главное — идею. Как, к примеру, Александр Баркар, постановщик «Лошадки» и «Рождественских грез». Эту пьесу — «Пока она умирала» — знают все. Но Александр Николаевич ее поставил совершенно по-другому, неординарно. А мы, актеры, его замысел воплощаем. Если ты на одной волне с режиссером, это счастье. Может быть и так: ты что-то предлагаешь режиссеру, а он отвергает — нет, это не подходит. И если режиссер тебя убеждает в своей правоте и ведет за собой — это здорово.

— То есть актерское ремесло — это еще и умение подчиняться?
— Конечно. Ты можешь сама себя режиссировать, устраивать моноспектакли — у себя дома. Большое заблуждение, когда актер думает — я один молодец, вывез весь спектакль. Театр — это коллективное творчество.

— Правда ли, что успех, творческая реализация актера зависит от того, нашел ли он своего режиссера?
— Это счастье, когда ты находишь своего режиссера. У меня были режиссеры, которые что-то во мне видели, о чем я сама не догадывалась, с которыми мне было интересно работать. Я благодарна всем тем, кто меня брал на роли и тем, кто не брал. Ведь это тоже опыт, помогающий находить общий язык с разными людьми. Да, тебя обошли. Обидно. Но я прямой человек, не люблю конфликтов. Мне легче все сказать человеку в глаза, чем таить обиду. И других прошу быть со мной откровенными. Если человек прав, я сначала могу обидеться, а потом приду и скажу ему спасибо. Ведь вся жизнь — это учеба. Даже в пятьдесят лет ты не можешь сказать: «Я все знаю, все умею». Будь ты хоть трижды профессор, ты все равно ничего не знаешь!

Достучаться до зрителя

— Ваша профессия, наверное, требует тонких настроек, ведь «достать» из себя нужные эмоции непросто. Что нужно для того, чтобы стать актером?
— Прежде всего, желание. У меня в семье никогда не было актеров, но что-то же меня потянуло в театр. Я любила читать стихи, участвовала в самодеятельности. Сначала была студия при ТЮЗе. Потом поступила в эстрадно-цирковое училище в Алма-Ате. Позже училась в Иркутском театральном училище и в Москве на двухгодичных курсах у Ролана Быкова. И все равно перед каждым спектаклем я думаю, что ничего не могу. Мне кажется: вот сейчас выйду и провалюсь, ничего не сыграю. С возрастом это ощущение только усилилось. В молодости ко всему легче относилась: семья, ребенок, дела. Жизнь бурлила, все делалось на бегу. Сейчас больше страхов, переживаний, волнений. Сейчас у меня уже есть время остановиться и посмотреть, как развиваются другие актеры, как все вокруг меняется, как я потихоньку старею… Но преодолевая все эти трудности, ты становишься счастливее.

— А как вы эти все сомнения преодолеваете? Ведь, отбрасывая все эти вопросы, вы выходите и играете блестяще.
— Ну, это преувеличение про «блестяще». Просто выхожу и работаю. «Лошадка», например, далась мне очень сложно. Это был большой стресс: такое количество текста надо было выучить и все отточить за девять дней. Я же в «Лошадке», по сути, рассказчик. Перед спектаклем я все мизансцены проходила. Но режиссер мне советовал: «Только последнюю часть не бери, иначе «замылишь». Последняя часть — самая важная. Заиграть ее, потерять свежесть чувств никак нельзя.

— А как вы внутренне настраиваетесь? Ведь, кроме текста, в «Лошадке» от вас требуется целый каскад эмоций.
— Мне помогает зритель. Перед выходом ты волнуешься, тебя колотит. Ты пытаешься собраться, как перед экзаменом. Но на первых же аккордах, когда выходишь к публике, происходит чудо: ты заряжаешься предвкушением, радостью, вниманием зрителей, настраиваешься на то, чтобы отдать им свои мысли и переживания. Это такой энергообмен. Бывает, когда не чувствуешь отдачи от публики. Тогда мы «боремся» со зрителем, пытаемся перетянуть его на свою сторону, достучаться до него.

— А когда играете такие роли, как медсестра Рэтчед в «Полете над гнездом кукушки», вы намеренно создаете отталкивающий образ, который не может вызвать эмпатию?
— Наоборот, я пытаюсь оправдывать свою героиню. Потому что она настолько ужасна, что вызывает у меня внутреннее отторжение. Я пытаюсь даже в таких персонажах «откопать» что-то человеческое. Это ведь закон: в «голубой» героине ищите характерность, в характерном образе ищите героиню. Работать надо на контрасте, тогда родится живой образ. Нет исключительно хороших или исключительно плохих людей. Даже злодей хоть раз в жизни совершил добрый поступок. Медсестра Рэтчед — это для меня самая сложная роль. Мне было интересно попробовать создать такого монстра и в то же время не хотелось к этому материалу прикасаться. Такое вот сложное сплетение эмоций. А когда я пыталась как-то Рэтчед очеловечить, режиссер Геннадий Гущин подходил и говорил: нет, держи каменное лицо. Это был единственный раз за мою карьеру, когда я не хотела, чтобы моей героине сопереживали.

Без ролей — «засыпаю»

— Не случались у вас длительные простои в театре, когда приходилось самой обращаться к режиссеру и просить роль?
— Никогда этого не делала, даже если роли мне нравились, и я очень хотела их сыграть. Почему я должна переходить другой актрисе дорогу? Не было еще такой роли, ради которой я бы писала заявку. Зато мне давались роли, о которых я и не мечтала. Например, никогда не видела себя Роксаной в «Сирано де Бержераке». В итоге восемь лет ее играла. Давно хочу сыграть Вассу Железнову (героиня одноименной пьесы Максима Горького — Е. С.). Но пока никто из режиссеров не берет эту пьесу. А сколько ролей прошли мимо в силу моего возраста! Это и есть судьба артиста. Она не бывает идеальной, и не все, о чем мечтаешь, сбывается.

— Вы как-то признались: когда у вас нет работы, у вас портится настроение. Это так?
— Без ролей я «засыпаю». Мне кажется, что у меня отнимаются руки и ноги. Словно оказываюсь в коконе. У меня плохое настроение, меня все раздражает. Я в эти периоды не живу. Но стоит мне получить роль, как сразу оживаю. Я люблю свою работу. Обожаю ходить в театр. Ведь у нас театр уникальный. Здесь нет сплетен, подковерных игр. Это семья. Все относятся друг к другу с пониманием. Никто тебе стекла в ботинки не подложит. Мы общаемся, пьем чай, дружим. Вместе собираемся на праздники. Только в этой гримерке у меня три подружки.

— В драмтеатр билеты разбираются за несколько месяцев вперед. В чем секрет такой популярности?
— Секрет — в нашей труппе, в наших спектаклях. Успех складывается из режиссерского и актерского взаимодействия. Если режиссер сумел всех артистов заинтересовать материалом. Если актеры пропустили все через себя и воплотили этот замысел. Если в актерских работах есть полет. И, конечно, успех зависит от наших замечательных зрителей. Иркутская публика очень доброжелательная, тонкая, умная. Зрители будут хлопать, даже если мы были не совсем на высоте. Они будут аплодировать, чтобы поддержать актеров, чтобы мы ушли после спектакля в хорошем настроении.

Дополнительный кубик жизни

— Когда вы работаете над ролью, смотрите фильмы, спектакли, чтобы понять, как другие актеры воплощают этот образ?
— В процессе работы не смотрю. Но, сыграв, могу что-то «подсмотреть» и позаимствовать. Не копируя, а дорабатывая, обогащая свой рисунок роли. Это дополнительный кубик жизни героини, который я могу дать зрителю. Иногда даже через год–два после того, как постановку сняли с репертуара, до меня вдруг доходит: вот здесь можно было бы так сыграть, а я до этого не додумалась! Такое запоздалое озарение.

— Вы говорили, что, когда только пришли в театр, вам нужно было доказать свое мастерство. Позже, когда вы состоялись как актриса, стало ее сложнее. В чем сложность?
— Ты от себя требуешь большего, чем, скажем, в тридцать лет. Невозможно пользоваться одними и теми же наработками долгие годы. Ты должна меняться в своей актерской пластике. Как раз для этого и нужен режиссер. Он открывает в актере новые грани, дает неожиданные роли, выходящие за рамки его привычного амплуа. Одна из первых моих характерных ролей, кстати, была в «Осенних скрипках», где я играла маленькую роль служанки. Я ее очень любила. За короткое время надо было раскрыть большую любовь, которую переживает Груша.

— Сложно ли играть чувства?
— Обожаю играть любовь. Надо уметь изображать чувства. Но это должно оставаться игрой, тут важно не заиграться. Ведь, пока я целуюсь с героем, рядом со мной на сцене — мой муж и жена моего партнера. В театре не должно быть сумасшедших людей, которые роль свою делают, «как в жизни». Зрителям нужна сказка, загадка, флер. Театр и жизнь все-таки не одно и то же.

Добраться до вершины башни

— Мы несколько раз затрагивали тему возраста. Вспомнился «Театр» Моэма, где героиня, актриса, переживает, как сейчас говорят, кризис среднего возраста. У вас не бывают по этому поводу переживаний?
— Бывают. Иногда не хочется на себя в зеркало смотреть. В такие моменты сама с собой разговариваю, сама себе доказываю: «Да ты еще нормально выглядишь, что начинаешь-то?» Мне говорят: давай мы тебе лоб наколем диспортом, и все дела. Но я же актриса! Как я выйду на сцену, когда у меня ничего не шевелится, все натянуто и неподвижно? Уговариваю себя стареть достойно. Это вовсе не значит, что я никогда не буду прибегать к помощи косметологов. Может, года через два захочу «сделать лицо». Муж, кстати, очень помогает. Когда он говорит: какая ты у меня любимая и красивая — ну что еще надо?

— Вы актриса, у вас, наверное, множество поклонников. Не было в вашей жизни таких моментов в жизни, когда в вас влюблялись или вы влюблялись?
— Влюблялась еще как — в партнеров по сцене, в зрителей. Но это не та любовь, которая приводит к измене. Я просто люблю красивых людей. И не только внешне, но и внутренне красивых. Такие люди — благородные, утонченные — меня завораживают. Бывают зрители, которые дарят актеру столько тепла, внимания, симпатии. И, если ты видишь таких людей в зале, тебе хочется сыграть еще лучше, что-то придумать, не разочаровать их. Сыграть так, чтобы ему, твоему зрителю, было интересно. Даже если он в шестой раз смотрит этот спектакль. Ради этого стоит выплеснуться, построить башню, добраться до ее вершины. А после получить огромный заряд любви и признательности от публики. Актеру это нужно, чтобы пойти в бой еще раз.

СПРАВКА
В портфолио Виктории Инадворской много ярких ролей, среди которых — Маша в «Чайке», Роксана в «Сирано де Бержераке», Варвара в «Касатке», Мать в «Городе и самолете», О-Сан в «Самоубийстве влюбленных на Острове Небесных сетей», Гонерилья в «Короле Лире», Груша в «Осенних скрипках», Снежная королева в «Снежной королеве», Белина в «Мнимом больном», Бернарда в «Страстях по Аделе», Она в «Колчаке», Кабаниха в «Грозе», Хлестова в «Горе от ума», Глафира Глумова в «На всякого мудреца довольно простоты», Марианна в «Лошадке», Софья Ивановна в «Рождественских грёзах».