Поэзия как раздвоение личности

Его стихи кинематографичны. Лицо, выхваченное в толпе, силуэт в неярком окне, обрывок телефонного разговора, неотправленная открытка, ржавеющее яблоко — словно кадры арт-хаусного кино. Приглушенная грусть, невысказанные чувства, ощущение ускользающего времени. Музыка мгновений, услышанная на улицах городов. 

Из чего «прорастают» стихи? Обязательно ли поэту быть грустным? О чем говорят поэты между собой? И чем теория большого взрыва сродни поэзии? Об этом мы поговорили с поэтом Артемом Морсом.

Екатерина САНЖИЕВА

Движение в темноте  

— Один поэт сказал, что поэзия — это звук, который от тебя не зависит. Он приходит или не приходит. Ты согласен с этим?
— Наверное, отчасти это так. Ведь что такое стихи? Это ведь не просто рифмованные строчки, слова, собранные в столбик. Настоящая поэзия удивляет, в ней должна быть новизна. Ты должен прочитать и получить, условно говоря, удар током. Вначале действительно ты что-то чувствуешь, как будто что-то мелькает — фраза или образ. И ты понимаешь, что в этом есть какой-то потенциал, что-то живое. Вот это предчувствие можно назвать вдохновением. Хотя я не люблю это слово, оно достаточно затасканное. Приходит это чувство извне, а рождается внутри. Как зерна, прорастающие в земле. Так, из какой-то случайной строчки может что-то вырасти. И ты начинаешь думать, куда это может пойти, как это может развиться. Творчество — это всегда движение в темноте наощупь. Ты не знаешь, куда придешь и чем это закончится. Это рефлексия, происходящая здесь и сейчас.

— Ты как-то сказал, что поэзия для тебя — это способ самопознания.
— Да, способ познания мира и возможность что-то понять, разобраться в себе. Возможность размышления о времени и месте, в которых я живу. Поэзия — это процесс, который для меня даже важнее результата. И если я, придумывая стихотворение, что-то понял, открыл для себя, мне не так важно, что об этом тексте скажут, опубликуют ли его, сколько лайков он соберет.

— И при этом, облекая свои переживания в слова, ты обнажаешься перед читателем. Открываешь свои личные переживания. Становишься уязвимым…
— С одной стороны, да. Но мы же даже в соцсетях себя стараемся показывать с лучшей стороны. Ты же не будешь показывать там, как стираешь или моешь пол. И это неосознанно происходит в любом виде творчества, мы все хотим казаться лучше, чем в жизни. Но иногда мне бывает страшно. Как-то я написал стихотворение, где я попытался дать определение поэзии. Оно заканчивается так: «Поэзия — детская ранка, что я до крови расчесал». Все наши комплексы, черты, психологические истории в детстве растут из каких-то ранок. И если мы в этом углубимся, то найдем много психотравм. Не бывает абсолютно счастливых людей. И вот когда ты эти ранки, царапины бередишь, оттуда что-то может прорасти…

— То есть стихи растут из ран, а не из благополучия и радости?
— Да, потому искусство больше про боль. Примеры радостного искусства может и есть, но мне кажется, настоящее искусство — это искусство трагедии. Оно строится на сопереживании, на катарсисе. Чужую боль мы пропускаем через себя, сопереживаем и очищаемся — через музыку, спектакли, книги, фильмы.

Теория большого взрыва

— Как ты относишься к теории о том, что произведения искусства уже существуют в готовом виде в некоем сейфе, и творцу нужно просто найти от него ключ?
— Я не считаю, что рукой автора может водить Бог или еще какие-то высшие субстанции. Автор — конкретный человек. Другой поэт не смог написать мое стихотворение, если бы даже оно где-то лежало и кто-то нашел бы от этого места ключи. Прежде чем родиться, стихотворение должно во мне созреть. Это работает по принципу большого взрыва: накапливается, сжимается в одну точку и происходит взрыв. Тогда и случается творчество. Вызвать это искусственно невозможно. Я много лет пытаюсь разгадать эту тайну. Если бы я нашел разгадку, можно было бы как-то стимулировать себя. Например, в восемь утра после чашки кофе в ежедневном режиме писать стихотворение. Но у меня так не получается.

— Всегда ли стихотворение появляется на одном дыхании?
— Нет. Одно стихотворение могу писать три года. К некоторым вещам годами не могу придумать концовку. Хожу, думаю. Ложусь спать, прокручиваю в голове варианты. Конечно, хорошо, когда сразу пишется целиком. Но я научился возвращаться к черновикам или старым текстам и их докручивать.

— Но, наверное, поэтическая ткань, как глина, со временем каменеет, и сложно проживать заново то, что было давно.
— Это приходит с опытом, и читатель не найдет швов, не определит, что начало и концовку разделяет три года. Есть стихи, которые лежат пять лет, а я все думаю, чем оно должно закончиться: и идея его понятна, но не могу сделать текст законченным.

— Ты сейчас говоришь о поэзии как о прозаическом произведении — идея, сюжет, тема…
— Я говорю о конкретных стихах. Но в большинстве случаев я не знаю, к чему стихотворение придет. Оно живет своей жизнью, но с моей подачи и с моей помощью.

Две личности одного поэта

— Можно сказать, что твой лирический герой грустный, рефлексирующий, немного отстраненный?
— Не люблю я эти разговоры про радостный и грустный. Мне говорят: «Что у вас такие стихи мрачные?». Или: «А что у вас такое всё грустное?». Я не рассматриваю искусство в этих категориях. Мне интересно, как сделано, что сказано, какой найден ракурс, какие средства задействованы. И неважно, какой у произведения эмоциональный окрас.

— Про лирического героя, кстати, откуда он приходит, чем его лечить и кормить, говорили в рамках твоего проекта «Поэты в городе».
— Да, мы придумали серию встреч в формате паблик-ток «Как мы пишем». Касались и темы вдохновения: где его брать и как использовать. Получился любопытный разговор. Все поделились своим опытом. Было уже три разговора на разные темы. Мой лирический герой отличается от меня реального. Есть две субличности: Антон Кокин и Артём Морс. Так повелось с детства. Может, потому что когда я только начал сочинять, то не был в себе уверен и прятался за псевдоним. Постепенно такое положение дел стало для меня обычным. Антон и Артём — разные персонажи с совершенно разными характерами. Моё поэтическое альтер эго ты и сама можешь описать: немного меланхолик, немного философ, сидящий на берегу у моря, в шесть утра обнаруживающий себя на набережной Ангары. А Антон имеет кучу обязательств, должен зарабатывать деньги, возить детей в школу и т.д.

— То есть лирический герой имеет право на то, на что не имеет Антон Кокин? У него больше свободы, он не скован бытом, влюбляется?
— Допустим. Он никогда не равен автору. Но вырос из автора и отражает то, каким бы хотел быть сам поэт. И он начинает жить независимо от своего создателя. И, возможно, именно лирический герой диктует тебе слова и строки. Может быть, ты и хотел бы написать про что-то светлое, но альтер эго за мрак и страдания (смеется). В некоторых стихах автор и лирический герой совпадают, в некоторых — противоречат друг другу.

Провинция — в голове

— Ты часто ездишь на фестивали и чтения в разные города. Как на фоне других городов смотрится Иркутск, его литературная жизнь?
— Мне сложно об этом говорить, потому что я нахожусь внутри процесса. Можно было бы сказать: да, мы тем и занимаемся, чтобы город сохранял свой литературный статус. Если постараться посмотреть со стороны, везде есть своя литературная жизнь, традиция, общность. Есть талантливые авторы. С поэзией все довольно хорошо. Но чем дальше от столиц, тем люди как будто менее начитанны, менее образованны, менее трудолюбивы… Хотя провинция живет в голове. Если ты сидишь, как кочка на болоте, и думаешь, что здесь не вырастешь, ничего не изменишь, то так оно и будет. Если же ты свободен от каких-то рамок, границ, стереотипов, ты можешь чего-то добиться в любой географической точке. Будь открыт миру, и он откроется тебе.

— Расскажи про новые литературные мероприятия и проекты, которые вы, «Поэты в городе», инициируете?
— Провели серию паблик-токов в рамках проекта «Поэты в городе», о которых мы уже говорили. Многие литераторы дружат, но не обсуждают между собой внутреннюю кухню, творческий процесс. Нам этого не хватало. Вот мы и придумали такие обсуждения, где делимся своим опытом. Обсуждали вдохновение, кому, как и зачем современные поэты посвящают стихи и где живет лирический герой. Любопытно, что каждый об этом думает и как он с этим работает.

— Я считала, что творческий человек неохотно делится своими ноу-хау, делает вид, что его произведения рождаются по волшебству.
— Эта история идет из Серебряного века. Как раз тогда у литераторов возникло желание создавать вокруг себя ореол таинственности. Как будто они небожители, ходят по воздуху и т. п. Но мы такие же люди, как и все остальные. Со своими заскоками и странностями. Ну а кто без них?

— У тебя на эту тему есть ироничные строки: «У Максима собственный бизнес — что-то с чаем «Принцесса Нури», / Лена бухгалтер, у Даши трое детей, / Антон пишет стихи — вот идиот в натуре». Многие, наверное, и вправду считают поэтов немного не от мира сего?
— Это один из мифов. Нередко мне люди говорят: «Я ничего не понимаю в стихах!». На самом деле, не надо в них разбираться! Чтобы принять стихи, не обязательно оканчивать литературный институт или филфак. Сегодня поэзия настолько широка и разнообразна, это можно сравнить с огромным супермаркетом. Там можно найти всё, что хочется: и иронические стихи, и гражданская, и любовная, и философская, и салонная лирика. Просто надо почитать, и ты обязательно найдешь, что тебе будет созвучно, что будет про тебя.

— Наверное, это должно быть совпадение или потрясение. Ты говорил, что в детстве тебя потрясло стихотворение Бориса Пастернака.
— Я просто не мог себе представить, что такое можно делать словами. «В сухарнице, как мышь, копается анапест». Как это сделано?! От одной этой строчки у меня мурашки по телу. Это какая-то магия! Если мне когда-нибудь удастся создавать штуки, которые на кого-то будут производить такое впечатление, значит, я не зря живу свою жизнь.

— Работа в Иркутском художественном музее как-то тебя питает, обогащает?
— Когда я начал писать стихи, то испытал ни с чем несравнимое чувство — ничего не было и вдруг появилось. Хотя поэзия — это воздух, что-то нематериальное. И понял, что хочу заниматься только этим. Я выбрал филологию как наиболее близкое мне по духу. Потом окончил Литературный институт. Но было понятно, что поэзией я не смогу зарабатывать себе на жизнь. Я выбрал культурную журналистику, так как люблю литературу и в целом искусство. Журналистика расширила мой кругозор. Я ходил в музеи, кино, на концерты. Общался с умными людьми. Научился что-то понимать в искусстве. Это меня обогащало. Теперь меня обогащает художественный музей. Я стал более насмотренным, дружу с некоторыми художниками, мы разговариваем об искусстве и находим некоторые аналогии в творческих методах.

— Насколько для тебя важна критика — профессиональная или мнение читателей?
— Обратная связь важна. Думаю, всем нравится нравиться. Я пишу и для себя, и для всех сразу. Ездил недавно на фестиваль Baikal Live, меня позвали туда читать стихи в поэтической программе. После выступления ко мне подошли ребята и говорят: «У вас такие краткие, ёмкие стихи, как будто хокку». Мне было очень приятно. Здорово, что в кого-то моё творчество попало, и человек захотел поделиться со мной впечатлением. Это ценно.

СПРАВКА
Артем Морс (настоящее имя Антон Кокин) — иркутский поэт, член Союза российских писателей, один из организаторов и вдохновителей творческой инициативы «Поэты в городе». Окончил филологический факультет Иркутского государственного университета и Литературный институт имени Горького в Москве. Главный редактор литературно-художественного альманаха «Первоцвет» (с 2022 года.). Автор книг стихов «Из этого темнеющего сада» (2006, Иркутск), «Другими словами» (2014, Москва), «Что музыка» (2020, Москва). Стихи публиковались в журналах «Дружба народов», «Интерпоэзия», «Наш современник», «Футурум АРТ», «Плавучий мост», «Алтай», «Сибирь» и многих других. Живет в Иркутске.
Познакомиться с творчеством поэта можно в группе в соцсети.