«Не устаю любить жизнь»

Эмма Алексеева — легенда Иркутского драмтеатра — служит Мельпомене вот уже 67 лет. На её глазах театр перерождался, отпуская и принимая поколения режиссёров, актёров, директоров. Лёгкая, красивая, полная внутреннего света. Язык не повернётся назвать эту женщину пожилой. В ней до сих пор живёт та юная девушка, которая в 1958 году с волнением шла в драмтеатр на собеседование. Эмма Николаевна до сих пор идёт в любимый театр с волнением и радостью, считая его храмом. Мы поговорили о том, каким был драматический театр в разные времена, кто держит труппу на высоте и какой вопрос актриса задаёт себе, выходя на сцену.

Екатерина САНЖИЕВА

Обойти пятьсот восемьдесят претендентов

— Когда вы впервые вышли на сцену?
— Родилась я в Нижнеудинске. Дедушка мой был почётным железнодорожником, награждён многими орденами. Помню, он брал меня с собой, возил в Иркутск в мягком вагоне, а в то время это считалось роскошью. В семь лет я с родителями переехала в Иркутск. Училась и часто выходила на сцену: читала стихи, пела. Ходила в кукольную и в хореографическую студии. Мне очень хотелось заниматься чем-то высоким, творческим. В восемь лет мама отвела меня во Дворец пионеров в театральный кружок. Меня поразило само здание. А какие симпатичные ребята туда ходили! Среди них был и Марк Сергеев. Руководительница Вера Измайлова была актриса, педагог, дама из XIX века — элегантная и строгая. Она была моей первой наставницей. Вера Александровна сказала мне: «Ну, прочитай!». Но в окружении всех этих взрослых красивых ребят от волнения у меня пропал голос. Я онемела. Из-за стеснительности в кружок не прошла.  

А потом в Иркутск приехал Сергей Михалков, или, как его ещё называли, великий дядя Стёпа. «Пионерский костёр» (праздничное мероприятие с концертами, проводимое в День пионерии — Е.С.) проходил в драматическом театре. Меня отправили от школы читать со сцены письмо чехословацких пионеров. Готовила меня к выступлению Вера Александровна. Тут она меня и разглядела. После чего вплоть до десятого класса я ходила в театральную студию Дворца пионеров.

— Но тем не менее вы хотели поступать в медицинский? 
— Мне очень хотелось лечить людей. Мой папа — фронтовик, участник Сталинградской битвы, командир 321 сибирской стрелковой дивизии, которую фашисты боялись как огня. Отец получил тяжёлое ранение, и рана периодически открывалась. Поэтому я мечтала стать врачом. Но всё изменилось в тот день, когда на городской афишной тумбе я увидела объявление о наборе в театральную студию. Мы с моей подружкой сразу приняли решение туда поступать.

— Читала, что там был очень большой конкурс…
— Шестьсот человек, из которых отобрали 18. Когда мы пришли на собеседование, то просто обомлели: множество молодых людей столпились у театра! И все были такие красивые и хорошо одеты. Это был 1958 год. Жили мы бедно. Папа привёз мне из Москвы туфельки на выпускной, их я и надела. А мама переделала школьное платье, пришив к нему белый воротничок. Мы поднялись на третий этаж, собеседование проходило в кабинете директора. Передо мной стояла высокая девушка с необычно уложенными волосами. Когда она зашла в кабинет, я не удержалась, приникла к двери и подслушала отрывок собеседования. В комиссии сидели одни мужчины: два режиссёра, директор, артисты. Николай Харченко, прекрасный актёр, спросил у девушки: «А почему у вас такая причёска?». Она ответила: «Ну это же Италия».

Затем зашла я. Осип Александрович Волин, директор театра, сразу произнёс: «Эту девочку я знаю». Дело в том, что я училась в школе с его дочерью. И она как-то ко мне подошла: «Эмма, папа хочет с тобой побеседовать». Но я не могла и подумать об этом: как мне идти к директору театра? Для меня театр был чем-то высоким, неземным, недостижимым. Зрители, приходя на спектакль, надевали лучшие наряды, делали причёски, брали сменную обувь. Это было настоящим праздником.                           

— И на этом ваше собеседование закончилось?
— Меня спросили, что я собираюсь читать. Ответила: «Мать» Горького и стихотворение Никитина. И меня допустили к первому туру. Накануне я очень волновалась, но сумела собраться. В синем зале сидели актёры, была среди них Галина Крамова (советская театральная актриса, народная артистка РСФСР, почётный гражданин Иркутска — Е.С.) и замечательная Розалия Юренева. Я уверенно почитала отрывок из романа Горького, стихотворение и басню и попала в число 18 счастливчиков, принятых в студию.

Тот человек в шестом ряду

— Вы попали в театр, который вам казался чем-то недосягаемым. Каков он оказался изнутри?
— Театр всё равно оставался для меня храмом. Хотя для нас это была школа. Танец нам преподавала балерина из Ленинграда. Она нас жёстко тренировала: тандю, батман, арабеск. Мы очень старались. Нам всё было интересно. Каждый день хотелось бежать в театр. Я приезжала к восьми утра. Порой удавалось одним глазком посмотреть, что происходит на сцене, кто там репетирует. Однажды я увидела, как директор достал из кармана свой белый платок и проверил с его помощью чистоту сцены. И для него это было естественно. Осип Александрович Волин прослужил на посту директора сорок лет. Это был человек творческий и увлечённый, он «коллекционировал» актёров: подбирал разновозрастных, разноплановых исполнителей, «воровал» их из других театров. А заведующим литературной частью тогда был Павел Маляревский, его пьесы ставили во всех театрах страны. Именно они с Осипом Волиным добились открытия в Иркутске театрального училища.

— Какая атмосфера царила в труппе в те годы?
— Тогда на подмостках нашего театра блистали неповторимые актёры. Они были для зрителей кумирами, и каждый из них был не только талантливым исполнителем, но и неординарной личностью с интересной судьбой. Многие были участниками Великой Отечественной войны. Нас, учеников, прикрепили к опытным артистам. Они были нашими кураторами. Моим наставником был Александр Николаевич Терентьев. Это было счастьем. Нас учили существовать не только на сцене. Например, Александр Николаевич говорил: «Не стойте в очередях». Артистов в быту видеть не должны. Открывали нам творческие секреты. Ты выходишь на сцену, перед тобой полный зал. Как завладеть публикой? Нужно уметь мыслить, говорили нам наставники, понимать, о чём ты хочешь сказать, как сказать и для чего сказать. Зритель должен тебя услышать, понять, почувствовать, пережить с тобой твою историю. Актёр находится со зрителем в диалоге. Если ты заставляешь публику смеяться и плакать, радоваться и грустить, — роль тебе удалась.

— Но бывает, что актёр и говорить умеет, и двигаться, но что-то ему не достаёт. Не вызывает он эмоций. В чём тут дело? 
— Актёру не проговорить роль нужно, а прожить её. Пропустить образ через себя, чтобы тот человек в шестом ряду понял тебя, увидел в твоём персонаже себя. Когда мы с Владимиром Яковлевым играем спектакль «Перекрёсток» по мотивам пьесы «Варшавская мелодия» Леонида Зорина, вижу, как люди в зале вытирают слёзы. И это удивительно: я же устами моей героини Гелены говорю о её любви, а зрители плачут о своей. Попасть в тонкую ткань сердца, души зрителя — вот что главное. И если это удалось, ты счастлив. Ради этого мы учились, ради этого мы живём.

— От чего это попадание зависит? От режиссёра, от партнёров, самого драматургического материала?
— От всего названного. Ты ведёшь сцену, а твой партнёр должен попасть тебе в унисон. Он не просто слышит тебя… Вернее, слышит, но не ушами, а чем-то внутри. Это всё прорабатывается на репетициях. Режиссёр все эти тонкие связи настраивает. Если он обладает тонкостью, мягкостью, умением подойти к актёру и открыть дверцы его души, тогда сцены получаются естественными, а актёры живут на сцене органично.

Держать театр на высоте

— С какими режиссёрами вам было интереснее всего работать?
— Прекрасный режиссёр и педагог Лев Иванов, работавший у нас в конце 1950 – начале 60-х годов. Александр Шатрин, служивший в 1952 – 1955 годах в нашем театре. Дебютировал он на нашей сцене постановкой пьесы Толстого «Живой труп». Я играла главную роль в его спектакле «Сотворившая чудо». Ну и, конечно, Вячеслав Кокорин — талантливейший режиссёр. Мне повезло сыграть в его потрясающем «Продавце дождя». Моя Лиззи была особенная: мечтательная, но разуверившаяся в счастье. Многие зрители говорили: «В этой роли вы неузнаваемы». Кокорин открыл во мне какую-то новую грань, увидел с какой-то неожиданной стороны. Он обладал тем волшебным ключиком к актёрам, к самому материалу, что помогало нам творить чудо. Мы и с режиссёром, и друг с другом были словно одним целым. Брали ноту и на едином дыхании проживали спектакль.   

— Слышала мнение: для того чтобы сыграть любовь, нужно немножко влюбиться в своего партнёра. Это действительно нужно?
— Я увлекающаяся натура (смеётся). Но при этом прожила со своим мужем, актёром Валерием Жуковым, 60 лет. Для меня он — избранный. И до сих пор мы смотрим в одну сторону. Но увлекаться женщине необходимо. В спектакле «Русские люди» я играла главную героиню. Мой партнёр Юрий Мелентьев был очень фактурным. Я восхищалась им на сцене и в жизни. Это была лёгкая увлечённость, которая придавала нашей игре искру. С Виталием Венгером играли в постановке «Люди, которых я видел». Я играла девушку-белоруску, а он — татарина, который был влюблён в мою героиню. Режиссёру Александру Терентьеву хотелось романтические моменты сделать яркими, интересными, забавными. На репетиции Александр Николаевич говорил: «Виля, ну придумай! Ты же любишь Эмму, а у неё ребёнок». Венгер был замечательным выдумщиком, как сейчас говорят, креативным. Сначала он принёс заводного цыплёнка в подарок малышу. Но на этом полёт его фантазии не остановился. И Виталий Константинович нашёл гранату, начинил шариками и вручил ребёнку героини в качестве погремушки. Это было потрясающе!

— Вы служите в драмтеатре 67 лет. Театр в течение этих лет менялся?
— Время меняется — и театр становится другим. Одно поколение уходит за другим, новые люди приносят с собой новые идеи, новую философию. Но одно неизменно: любой театр держится, когда есть хороший режиссёр. Он поднимает и держит труппу своим мастерством, своим талантом. Актёрам хочется иметь режиссёра, который бы поднимал их возможности на новую высоту, давал им шанс быть разными. 

— И немного философский вопрос: что такое быть актрисой?
— Я часто об этом думала и думаю. Почему к нам в театр, к примеру, приходила семья великого Ходоса. Я видела, как этот прекрасный доктор смотрел на сцену во время спектакля. И думала: «Чем же я могу такого человека удивить?». И до сих пор перед тем, как выйти на сцену, я задаю себе этот вопрос. Наверное, у артиста должно быть что-то в голове и в сердце, что позволит взволновать зрителя, отчего тот будет задаваться вопросами, благодаря чему и на себя посмотрит по-новому.

— Некоторые женщины считают, что после 55-ти жизнь заканчивается и ничего хорошего быть не может. В чём секрет вашей молодости, бодрости и оптимизма?
— Я не устаю: выходить на сцену, познавать новое, общаться с людьми. Не устаю любить жизнь. И самый счастливый день для меня тот, когда выхожу на сцену.  

СПРАВКА
Эмма Николаевна Алексеева — мастер сцены. Служит в театре со дня окончания Иркутской государственной театральной студии в 1961 году. За эти годы сыграла около 200 ролей отечественной и зарубежной драматургии. Её творческие работы: Ольга («Три сестры»), Анна («На дне»), Ульянова («Синие кони на красной траве»), Леони («Ужасные родители»), Александра («Фантазии Фарятьева»), Лиззи («Продавец дождя»), Леди Макдуф («Макбет») и многие другие.

Читать также:

• Музыка её компаньон (Анна Дружинина)
• Интуитивный рационалист (Сергей Кашуцкий)
• Лучший зритель Евгении Гайдуковой
• «В профессии артиста нельзя себя жалеть, нужно отдавать» (Сергей Дубянский)
• «Предела работы над собой нет». Но есть волшебство (Инна Королёва)
• Воля, музыка и космос в жизни Алексея Орлова (II)
• Охлопковская семья — не миф, а реальность (Екатерина Финк)