Мастер перевоплощения

Артист Иркутского областного музыкального театра имени Н. М. Загурского Евгений Рекутный — мастер перевоплощения. Каждая его роль — запоминающаяся, отточенная, написанная яркими красками. Сегодня он забавный и смешной увалень, завтра — мрачный злодей, послезавтра — эксцентричная похитительница бриллиантов. Мы поговорили с Евгением об актерских метаморфозах, внутреннем механизме театра и о том, почему актер не может быть серой мышкой.

Екатерина САНЖИЕВА

Доставить зрителя в другой мир

— В какой момент вы поняли, что хотите быть актером?
— В школе я постоянно участвовал в КВН, ходил в вокальный кружок. Хотя до 10 класса был уверен, что стану ветеринаром или врачом. Очень хотелось помогать, приносить пользу. Потом я захотел стать психологом. Но наш школьный учитель психологии сказала, что мне это противопоказано, ведь я слишком эмпатичный и буду плакать вместе со своими пациентами. Так бы я, наверное, долго метался, но после театрализованного «Последнего звонка», в котором я участвовал, ко мне подошла учительница и посоветовала мне попробовать поступить в театральное училище. Тут во мне будто что-то щелкнуло. И это зерно дало свои ростки. Надеюсь, что со сцены тоже приношу кому-то пользу.

— Но есть мнение, что артисты — продавцы воздуха, польза от их работы вроде как неощутима. Если, к примеру, водитель маршрутки перевозит в день сотни пассажиров, то в театры ходит примерно 5% жителей Иркутска.
— Для чего зрители приходят в театр? Для того чтобы, посмотрев спектакль, пережить какие-то эмоции, потрясение, узнать в героях себя, а в рассказанной истории — свою жизненную ситуацию. Мы работаем для того, чтобы происходящее на сцене находило отклик в сердцах зрителей. Если продолжить аналогию с водителем маршрутки, мы транспортируем зрителя в другой мир, даем ему возможность взглянуть на другие эпохи, другие страны. Театр — это игра, но люди верят актерам, они смеются и плачут вместе с ними. И если человека что-то цепляет, если он сопереживает героям, радуется, горюет, значит, мы принесли пользу для его души.

— А в повседневной жизни актерство вам чем-то помогает?
— Впервые мне помогли мои профессиональные навыки, когда мой дедушка заболел. У него были проблемы со сном и порой он забывал какие-то вещи. Однажды я услышал, как он открывает входную дверь. Спросил, куда он идет, а он ответил: «На работу». К тому моменту дедушка уже давно был на пенсии. Я понял, что нужно что-то быстро придумать, чтобы его удержать. «Ты же говорил, что у тебя выходной? — импровизирую я на ходу. — Тебе на работу только завтра!» — «Правда?» — спросил дедушка и остался дома. Такая «игра в поддавки» помогала удерживать дедушку от каких-то опрометчивых шагов. Необходимость подыграть возникает и в других ситуациях. Например, приходишь в поликлинику, а врачи с утра уже на взводе. Тогда надеваешь улыбку, включаешь вежливость, доброжелательность и таким образом «гасишь» негатив вокруг.

— Один актёр признался, что вне сцены старается быть «серой мышкой», чтобы не растрачивать зря энергию… Вы и ваши коллеги следуете этому правилу?
— Всё индивидуально. В большинстве своём артисты харизматичны, излучают особую энергетику, даже выходя за порог театра. Но есть и такие, которые на сцене фонтанируют, а в повседневной жизни ничем не выделяются. Но их всё же нельзя назвать серыми или невзрачными. Ведь актёры пропускают через себя столько эмоций, проживают столько жизней, надевают столько образов и характеров, что просто не могут быть серыми мышками! Я очень импульсивный, эмоциональный. И если в моей жизни что-то происходит, то рассказываю об этом в красках и в лицах.

Лимоны, набитый чемодан, потерянные усы

— Вспомните свою первую роль на сцене Иркутского музыкального театра. Было ли вам сложно, страшно? Какое было первое впечатление от театра?
— Впервые я поднялся на сцену театра, будучи студентом третьего курса театрального училища. В «Труффальдино из Бергамо» мне дали небольшую роль носильщика. Играть на одной сцене с мэтрами было непросто. Ты должен был тянуться, должен был доказать, что достоин быть с ними на одной площадке. После этого спектакля меня и пригласили на работу в театр. Помню, меня тогда удивило, как изнутри устроена огромная театральная машина, включая все цеха: солистов, хор, балет, осветителей, монтировщиков, бутафоров, реквизиторов. И во время постановки множество людей собираются,и весь этот механизм начинает отлаженно работать. Как часы. Всё рассчитано: в этот момент должен выйти солист, через такое-то время должен опуститься воздушный шар, и не просто опуститься, а чтобы никого не задеть, тут должны вступить артисты хора, затем артисты балета. Меня потряс масштаб происходящего. Зритель видит только красивую картинку, остальное скрывает занавес. А за ним — глыба работы!

— Вы работаете реквизитором и помощником режиссёра. Что это вам даёт?
— Это помогает находиться в общем театральном потоке, не забывать, как этот механизм работает. Я как бы нахожусь и на сцене, и за ней, не теряю общего видения, слежу за созданием спектакля — от и до. Мне лично это помогает спуститься с небес на землю, не задирать нос.

— А если говорить о внутренней жизни театра, она чем-то отличается от жизни других организаций и учреждений? Или это всё-таки особое общение, особый мир?
— Это особый мир. Даже находясь на гастролях в других городах, я могу угадать в прохожем актёра. Они более раскованы, эмоциональны, остроумны. Артисты любят розыгрыши. Как-то ставили новогоднюю сказку «Летучий корабль». Я играл Водяного, а мой друг — Царя. Водяной в конце сказки появлялся с чемоданом на колесиках, собираясь улетать на корабле. Это была последняя сказка в праздничном марафоне, мы её называем «зелёной»: в ней обычно артисты разыгрывают друг друга, вставляют друг другу «иголки». И вот я беру чемодан и понимаю, что он неподъёмный. Видимо, мои партнеры по сцене набили его чем-то тяжёлым. Я выкатываю чемодан, протягиваю Царю (который меня и разыграл) кружку с живой водой и решаюсь на экспромт: «Что-то ты, Царь, давно ко мне на болото не заходил. Заходи! И чемоданчик заодно занесёшь». Так что шутнику самому пришлось тяжёлый чемодан тащить.

А в «Принцессе на горошине» королева ради смеха решила накормить своего сына не бутафорской кашей, а настоящими лимонами. Я исполнял короля. Стою, смеюсь, думаю, как же не повезло моему «ребёнку». И тут королева поворачивается ко мне и говорит: «Теперь твоя очередь, ешь!». И начинает зверски засовывать лимоны мне в рот. У меня слёзы из глаз! В этот момент у меня ещё и ус отклеивается и падает. Тут королева, не мешкая, берёт и гневно отрывает мне оставшийся ус. Вот такой у нас юмор!

Наблюдение за девушками в парке

— В основном вы играете острохарактерные роли. Комичные персонажи — это ваш конёк?
— Для меня было бы не очень интересно играть героев. По-моему в характерных ролях для актёра больше красок, свободы, возможностей. Ты можешь разными приёмами расписывать свою роль, от спектакля к спектаклю находя в ней что-то новое, добавляя мазки в характер персонажа. Ты можешь выстроить своё отношение к каждому персонажу и сыграть это гротескно, комично, шутовски. А герой-любовник, на мой взгляд, скован рамками амплуа. Он, как правило, написан одной краской и весь спектакль страдает от любви.

— Какая ваша любимая роль?
— Люблю каждую свою роль, они все открывают разные мои грани. Но одна из самых значительных для меня — Данглар в «Монте-Кристо». Спектакль ставила режиссер Наталья Печерская, а мне очень хотелось с ней поработать. И ещё хотелось попробовать сыграть отрицательного героя и женскую роль. Злодей и девушка — образы требуют полной трансформации, ты должен кардинально себя менять. И вот в первом акте я играл Данглара, одного из заговорщиков, а во втором выходил на сцену в образе его дочери Эжени. Так, Наталья Владимировна исполнила все мои мечты. Эжени, к слову, была ярким пятном, самым комичным и лёгким персонажем в спектакле.

— Насколько сложно вам было перевоплотиться в женщину? Наверное, и голос, и мимику, и движения пришлось менять.
— Всё в этой роли было сложно, ведь я всё-таки не девушка (смеется). Наблюдал за девушками в парке, сидя на скамейке. Проходит одна — ты смотришь на ее походку. У второй «заимствуешь» манеру разговора, интонации. У третьей — смех. Мне было важно понять женскую пластику, психофизику в принципе. Я это всё запоминал и потом пытался воплотить в своей героине нечто среднее. А ещё Эжени была девочкой, которую никто никогда не любил. В этом тоже была определённая сложность.

— Какие были реакции на эту роль? Что говорили коллеги?
— Во время репетиций я и в жизни не мог избавиться от девичьих манер. Ходил по коридору театра от бедра, разговаривал немного жеманно. В какой-то момент друзья мне сказали: «Всё, выключай Эжени!». Многие категорически не воспринимают мужчин, переодетых в женщин. Неудивительно, что отзывы были разные, некоторые говорили, что это смотрится странно, непонятно для чего этот персонаж нужен.

— Вот вы сказали, что сложно было с себя «сбросить» образ Эжени. Как вы выходите из ролей? Ведь, по словам многих артистов, в какие-то моменты бывает сложно отделить себя от своих персонажей.
— Когда я работаю над ролью, то нахожу в себе что-то схожее с персонажем. Пропускаю героя через себя. Достаю какие-то черты, роднящие меня с персонажем. Но вся эта характерность остаётся в тебе и после спектакля. От этого действительно сложно избавиться. Порой и за кулисами начинаешь разговаривать, ходить, как твой персонаж. Требуется время, чтобы всё это «отменить».

Прожить много жизней и не выгореть

— Можно сказать, что театр — это и способ самопознания для актёра?
— Да. Иногда кажется, что определённый спектакль появляется специально для тебя как подсказка. В это время у тебя в жизни что-то происходит, и ты ищешь выход из сложной ситуации. И тут начинаем работать над материалом, где главный герой поставлен в те же самые обстоятельства, рассуждает теми же словами, что и ты. Ты следишь за тем, как он выходит из всей этой заварухи. И в этом находишь выход для себя.

— Бывают у вас моменты профессионального выгорания?
— Конечно. Мы же актёры — не совсем обычные люди. Наша профессия даёт возможность за одну жизнь прожить множество судеб, много раз умереть. В том же «Монте-Кристо» кого-то убивают, кто-то сходит с ума, кто-то отчаивается, не находя любви. На репетициях ты переживаешь все эти состояния, эмоции снова и снова. Стараешься выкладываться на всю катушку, играть не в полноги. И к премьере дико устаёшь. А те артисты, что по сценарию сходили с ума, чувствовали — ещё два прогона и можно потерять рассудок на самом деле. Выходить из усталости мне помогают походы в лес, поездки на Байкал, уединение, тишина. Иногда для восстановления достаточно просто посидеть одному на берегу озера.

— Насчет удовольствия и вдохновения. Нужно ли актеру испытывать влюблённость? Помогает ли это в работе над романтическими ролями?
— Долгое время у меня вообще не было личной жизни. Когда однажды, ещё в училище, мне пришлось играть любовную линию, я был сильно озадачен. У меня не было в этом плане никакого опыта. И я стал наблюдать,– как это происходит у других. Наблюдал, как ведут себя влюблённые на улице или мои однокурсники, как они смотрят друг на друга, как берутся за руки. Подключил воображение и представил, как это могло бы быть со мной. Для меня эта роль была построена исключительно на игре воображения. Да, для меня важно находиться на эмоциональном подъёме. А он случается не только из-за влюблённости. Книги, фильмы, музыка, общение с новыми людьми — всё это может стать для тебя подпиткой. Мне в своё время очень нравилось вязать пледы. Это очень увлекательный процесс! Я вязал пледы и дарил их друзьям.                                                                                               

СПРАВКА
Евгений Рекутный исполнил более 20 ролей на сцене Иркутского музыкального театра имени Н. М. Загурского. Среди них Хоссе Дарио Аргуэльо в «„Юноне“ и „Авось“», Бабс Бабберлей в «Тётушке Чарли», Невеста в «Проделках Ханумы», Норфолк в «Двух королевах», Трошка в «Барышне-крестьянке», Тристан в «Собаке на сене», Эжени Данглар в «Монте-Кристо. Я — Эдмон Дантес», муж Веры Газгольдер в «Светлом будущем», Водяной в «Летучем корабле», Антон Дельвиг и Иван Ольшанский в «Декабристах», Максимен в «Ищите женщину».