Классик плюс хулиган  

Два разных темперамента, две музыкальные стихии: величественный, монументальный орган и чувственный, завораживающий саксофон. Два музыканта — разные по характеру, музыкальным пристрастиям и манере исполнения. Они встретились и создали необычный проект «Сакс&Орган». Впервые Дечебал Григоруцэ и Андрей Гедеон выступили в органном зале Иркутской областной филармонии в 2016 году, думая: «дадим два концерта, и всё». Но их творческий тандем оказался крепким и востребованным среди иркутских меломанов. Мы поговорили с Дечебалом и Андреем о том, можно ли музыку оценивать с нравственной точки зрения, трудно ли работать в тандеме, что за таинственная сила, которую можно почувствовать, но невозможно объяснить и как найти ключ к хранилищу новой музыки.

Екатерина САНЖИЕВА

Освоил инструмент за две недели

— Дечебал, вы играете на органе, в основном, классический репертуар — Баха, Генделя, Вивальди?
Д.Г.: — Да, классические органные концерты — это основа филармонического репертуара. Фундамент, без которого никак. Но ведь интересно попробовать и что-то необычное. Например, у меня есть программы «Вселенные фэнтези» или «По страницам аниме». Слушатели с интересом относятся к таким экспериментам. Это видно по спросу на билеты и неизменно полным залам. Но, разумеется, есть и критики. Была такая старая советская комедия «Антон Иванович сердится», в которой деликатно высмеивался один весьма почтенный органист. Он считал, что в стенах филармонии может звучать только серьёзная академическая музыка. Такие Антоны Ивановичи встречаются и сейчас, правда, редко. Но аниме — это не только покемоны и девочки с большими глазами. Аниме — это огромный мир, целая культура, в том числе музыкальная, в которой можно найти настоящие шедевры. Взять того же Дзё Хисаиши, который написал музыку практически ко всем фильмам Хаяо Миядзаки. Профессионал высшей пробы, великолепный мастер симфонического оркестра. А Ёко Канно, Каору Вада, Сагису Сиро, Таку Ивасаки! Что ни имя, то открытие.

— Наверное, сказывается консерватизм людей, ведь органный зал у большинства ассоциируется исключительно с классической, церковной музыкой. Как вы познакомились? И как пришла идея создать творческий тандем?
А.Г.: — В 2003 году меня пригласили на концерт композитора, написавшего Пасхальную мессу. Я слушал выступление и понимал, что произведение шикарное, а исполнение оставляет желать лучшего. Музыканты играли вполсилы. Мне стало обидно за композитора. Он сидел за роялем и сильно переживал. Вот я и решил как-то поддержать его. Подошел и сказал Дечебалу (автору мессы): «Произведение прекрасное, это очень круто!». Со мной в тот вечер была органистка католического Кафедрального собора, сестра Робе́рта. Она и предложила Дечебалу переложить произведение для органа, что он и сделал.
Д.Г.: — А мне сестра предложила исполнить мессу на органе. И тогда я впервые занялся органным исполнительством. Инструмент меня просто заворожил: звучание, потрясающие возможности и уникальное богатство тембров. А сколько в нём мощи!
А.Г.: — Дечебал освоил орган за две недели. А это настоящий подвиг. Это, по сути, три разных инструмента. У рояля одна клавиатура, у органа три клавиатуры плюс ножная. Приходится работать руками и ногами. Правая рука играет одно, левая — другое, ноги — третье, а мозг всё это координирует. В одном исполнителе словно соединяются три. А это требует большого мастерства и сосредоточенности.
Д.Г.: — Мне далеко не сразу это далось. Нужен был большой труд, как и в любом деле. Тогда я даже не помышлял, что когда-то продолжу список замечательных иркутских мастеров органного исполнительства: Лидия Янковская, Людмила Мацюра, Яна Юденкова… Начало этого пути совпало со знакомством с Андреем.

Вода и камень, лед и пламень

— Некоторые считают, что орган — это скучное и академичное искусство. Саксофон же у многих ассоциируется с легкой музыкой — джазом, рок-н-роллом. А вы решили их объединить.
А. Г: — Как говорится, противоположности притягиваются. Дечебал — святой, а я — бес. Рокер и генератор безумных идей.
Д.Г: — Я не святой, но академист, классик. Хотя дух авантюризма мне тоже не чужд. А в Андрее есть тяга к доброму и светлому, хотя он это тщательно скрывает (смеется).

— А кому пришла идея объединить орган и саксофон?
Д.Г.: — В 2015-м году аншлаги в органном зале ещё не были нормой, и директор филармонии мне намекнул, что неплохо бы это исправить. В результате мозгового штурма я набросал десяток разных идей. Часть из них получили «добро». Тогда появились проекты «Ночь в органном зале», «Дудук + орган». Ну и наш с Андреем дуэт. Этот проект стал одним из самых долгих и успешных. Даже для нас это стало сюрпризом. Думали, сыграем пару концертов и разбежимся.
А. Г.: — В результате, сами не заметили, как сыграли 85 концертов. А я задумывался о симбиозе органа и саксофона и раньше. Это было на прощальном концерте Лидии Янковской, когда она уезжала из Иркутска. Я тогда исполнил с ней два произведения, и Лидия Валентиновна посетовала: что же мы раньше не играли вместе, ведь орган с саксофоном так красиво звучат. Тогда и зародилась эта мысль. Когда Дечебал пригласил меня сыграть в органном зале, я поставил только одно условие: давай уйдём от академических стандартов. Будем играть Led Zeppelin, Deep Purple, Цоя. Сперва он пришел в ужас, но, подумав, согласился.

— У вас не было опасений таким репертуаром отпугнуть часть публики? Ведь на органные концерты ходят, в основном, пожилые люди.
Д.Г.: — Органной музыке все возрасты покорны. И я не вижу на наших концертах никого испуганного. Напротив, люди жалуются, что билетов не достать. Но на первом выступлении я, конечно, волновался. Сомнения терзали до последнего. Отпустило лишь в тот момент, когда мы исполнили «Либертанго» Астора Пьяццоллы и зал буквально взорвался аплодисментами. С тех пор мы довольно часто играем эту музыку на бис. Вообще, выход на бис — это уже традиционный раздел наших выступлений. Буквально на каждом концерте мы исполняем по три-пять дополнительных произведений. Благо сейчас у нас хороший выбор. За семь лет сотрудничества появились пять уникальных программ, содержащих почти 70 авторских аранжировок для саксофона и органа.

Даёт крылья или опускает в бездну

— Дечебал, вы когда-то сказали, что классическая музыка — это светлое начало, а рок — больное и темное…
Д.Г.: — Я такого никогда не говорил. Светлое и тёмное — это не про форму. Это про содержание музыки. На самом деле, есть много классики, особенно написанной в 20 веке, депрессивной, тяжёлой, мрачной. Например, 14-я симфония Шостаковича вся про смерть. И чтобы её воспринять во всей полноте, и при этом не впасть в депрессию, нужно иметь сильный духовный стержень. То же самое можно сказать о кантате «Доктор Фаустус» Альфреда Шнитке или о совсем не детской сказке Леры Ауэрбах «Русалочка».
А.Г.: — С другой стороны, рок тоже может быть светлым. Те же «Beatles», «Pink Floyd», Эмерсон, Лейк и Палмер. Это светлая музыка, в ней нет ничего разрушительного, агрессивного, жестокого. Но без тёмного, наверное, нельзя показать светлое. Всё взаимосвязано.

— Правильно ли приклеивать к музыке ярлыки «добрая», «темная», «злая»? Применять нравственные оценки?
А.Г.: — Можно и нужно. Музыка либо даёт крылья и поднимает к небу, либо скидывает в бездну. Настоящее искусство вызывает сильные эмоции. Если музыка оставляет слушателя равнодушным, то это лишь набор звуков, шум. Чем меньше шума, тем больше музыки.
— Тогда, может быть, правильнее говорить о музыке и о не музыке?
Д.Г.: — Одарённость автора усиливает воздействие музыки. Как созидательное, так и разрушительное. Бездарные художники беспомощны и в добром, и в злом. Они как раз производят тот самый «шум», о котором говорил Андрей. А вот гении (как светлые, так и тёмные) могут достигать колоссального воздействия на аудиторию.
А.Г.: — На одном концерте зритель может заплакать, улыбнуться, засмеяться — испытать разные эмоциональные потрясения. Однообразие утомляет. Искусство — это симбиоз светлого и тёмного, вызывающий целую гамму чувств и эмоций.
Д.Г.: — Но финал должен быть оптимистичным. Как в доброй книге. Чтобы человек из зала вышел окрыленным, радостным. Музыка способна и давать огромную энергию, и отнимать её. Музыкант отдает залу свою душу, энергию, талант. А зал в свою очередь отвечает своим сочувствием, соучастием, благодарностью. Идет взаимообмен, взаимообогащение.
А.Г.: — На концерте мы играем около 14 композиций и 14 раз слушатель меняется. Где-то плачет, а где-то радуется, падает в бездну, поднимается ввысь. Есть и общая драматургия концерта. Она продумана так, чтобы после Мефистофеля появлялась Мария Магдалена, после ангелов мрака от Rammsteain звучала молитва в стиле хоспел от группы Queen. Отрицательный образ обязательно должен закрываться положительным.

Сальери в ужасе, Моцарт доволен

— Как вы вообще выбираете репертуар? Возникают ли споры по этому поводу? Кто из вас генерирует идеи?
А.Г.: — Я это называю «битва титанов». Дечебал генерирует приличные идеи, а я придумываю всякую дичь. Что-то предложу, а он: «Нет, ни в коем случае!» Но проходит время и выясняется, что это «ни в коем случае» здорово звучит! Nirvana с Rammstein созрели только к третьей программе. Сначала эта идея всех напугала. Но мы всё-таки решили попробовать.

— Свой стиль вы определили, как кроссовер. Это смешение жанров и стилей?
А.Г.: — Суть кроссовера в том, чтобы соединять несочетаемое. Симфонический оркестр играет, к примеру, Led Zeppelin или рок-группа исполняет Рахманинова. Или органистка Венди Карлос, классическая, академическая исполнительница, играет что-нибудь рокерское на органе. Получается необычное звучание. Хотя академисты выступают за чистоту жанров.
Д.Г.: — Некоторые особо ортодоксальные поборники канона относятся к классическим партитурам, как к Священному писанию. Шаг вправо, шаг влево — расстрел. Что-то изменил — еретик! Но, к счастью, такого мнения придерживаются далеко не все. В 1969 году Deep Purple сделали концерт для рок-группы с симфоническим оркестром. Примерно тогда же появились первые рок-оперы, рок-кантаты и другие произведения на грани совершенно разных стилей. У нас в СССР это называлось «третье направление». Первое — классика, второе — эстрада, третье — их смешение, как, например, у Алексея Рыбникова или Эдуарда Артемьева. Кто-то был в восторге от такого кроссовера, кто-то считал его неприемлемым. Я с юных лет относился, скорее, к первой группе, и мне было приятно обнаружить среди своих единомышленников Пушкина!

— И как вы поняли, что Пушкин был поклонником кроссовера?
Д.Г.: — Помните в «Моцарте и Сальери» есть эпизод, когда Моцарт приходит в восторг от того как уличный скрипач играет его музыку? Причём настолько, что приводит его к Сальери, чтобы поделиться с ним этой радостью. Однако Сальери возмущён: «Мне не смешно, когда маляр негодный мне пачкает Мадонну Рафаэля!» Но что так восхитило Моцарта? Явно не дилетантизм, и не фальшь. Моцарт физически не выносил фальшивых нот. Плакал в детстве, когда их слышал. Но тогда что? Пушкин даёт подсказку. Скрипач слеп, а значит, не может играть по нотам. Только на слух. Вот он и играл Моцарта по-своему, в народной манере. Моцарта такой кроссовер развеселил. Сальери — разгневал. И с тех пор существует две партии людей, диаметрально противоположно относящихся к классическому кроссоверу: партия Моцарта и партия Сальери. Мы с Андреем — в партии Моцарта.
А. Г.: — Кроссовер — это необычно, но вкусно. Это музыкальная провокация. Но настоящее искусство и не может оставлять никого равнодушным: либо приносит счастье, либо возмущает до предела.
— Как вы относитесь к критике?
Д.Г.: — К конструктивной — хорошо. Нам всегда интересно мнение публики. Но изредка приходится слышать и надуманные упреки. Например, однажды, когда мы играли музыку группы «Queen», нас обвинили… в пропаганде гомосексуализма. Следуя в русле этой логики, страшно даже представить, в каких грехах можно обвинить постановщиков «Лебединого озера» или «Питера Граймса».

— Вы импровизируете во время выступлений или всё строго отрепетировано?
А.Г.: — Что-то играем по нотам. Что-то близко к тексту, но каждый раз немного иначе. А бывает, что определённые места в партитуре помечены: здесь импровизация на 4 квадрата. И тогда соло рождается прямо на концерте. Но, как известно «лучшая импровизация — это подготовленная импровизация». Поэтому мы всегда репетируем, оттачиваем даже «обкатанные» программы. А над новыми работаем минимум месяц, а то и два.

— Случаются ли какие-то срывы, провалы на выступлениях?
А.Г.: — Был как-то один срыв: я не пришел на репетицию. И мне было очень стыдно. Я потом перед Дечебалом сильно извинялся. Хотя мне это приснилось.
Д.Г.: — К счастью, публика этого не заметила (смеется).

Вдохновение не лампочка, его нельзя включить

— Дечебал, вы как-то сказали, что новые музыкальные произведения уже где-то существуют и композитору просто надо уметь их «найти». Это немного мистическая теория…
Д.Г. — Сочинительство само по себе мистический процесс. У Алексея Толстого есть такое стихотворение: «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель! Вечно носились они над землею, незримые оку». Суть этих строк такова: вся ненаписанная музыка, и не только музыка, в некоем информационном пространстве уже существует. Надо к этому «полю» суметь подключиться. В этой идее, по моему опыту, что-то есть. Ведь как бывает в процессе сочинительства: не получается-не получается, а потом словно что-то нащупываешь, и оно само начинает литься. Ты словно не сочиняешь, а принимаешь. Открываешь невидимый сейф и достаешь оттуда слиток золота.

— Что нужно для того, чтобы «поймать» эту волну, настроиться на творчество, вдохновиться?
А.Г.: — Творчество похоже на кулинарию: придумываете какое-то блюдо. А попробую-ка я сегодня не сварить свеклу, а испечь — думаешь ты. Если получилось вкусно, в следующий раз сделаешь так же плюс какие-то новые приправы. Как говорится, методом проб и ошибок.
Д.Г.: — Для меня вдохновляющим является востребованность. Когда я знаю, что моя музыка нужна людям, что её ждут. А насчет ритуалов, медитации — такого нет. Ведь вдохновение — это не кнопка с надписью «вкл» и «выкл», а что-то неуловимое. Но, как говорил Чайковский, муза не любит посещать ленивых. Если просто сидеть и ждать музу, она никогда не придет. Нужно работать, пытаться, и на какой-то 275-й раз что-то получится!

— Что вы любите кроме музыки? Какие фильмы смотрите, на какие спектакли ходите?
А.Г.: — Я очень люблю кино и хорошо в нем ориентируюсь. Из российских фильмов недавно смотрел «Про любовь. Только для взрослых». Из мировых — фильм-провокация «Человек — швейцарский нож» и комедия «Новейший завет».
Д.Г.: — Мои вкусы прямо противоположны. Я люблю классику, в том числе, советского кино. Фильм про капитана Немо с Дворжецким. Там, кстати, великолепная музыка Зацепина. «Приключения Электроника», в том числе, благодаря музыке Крылатова. Старые сказки в постановке Роу и Птушко. Люблю классический театр вроде старого МХАТа. Как говорится, покажите мне нормального Шекспира и Гоголя без абсурдных трактовок и неуместных постельных сцен.

Честолюбие как повод вырасти

— Многие музыканты признаются, что после выступления испытывают упадок сил, потому что делятся своей энергетикой с залом. У вас такого не бывает?
А.Г.: — Раньше хватало пяти-шести часов, чтобы восстановиться после концерта. Теперь требуется гораздо больше времени. Если же выступления поставить на поток, постепенно произойдет профессиональное выгорание.
Д.Г.: — Один концерт с полной отдачей сопоставим с тяжелым 12-часовым рабочим днём. Но я стараюсь вести здоровый образ жизни — вовремя есть и полноценно высыпаться. Не курю, почти не пью. Поддерживаю себя в тонусе.

— Самое сложное и самое приятное в вашей совместной работе?
А.Г.: — Самое сложное — это споры о программе, выборе произведений. Но это одновременно и приятно. Мы не стараемся друг друга переспорить. Мы работаем в консонансе. Когда один + один равняется не два, а сто один. Это даже не сумма, а прогрессия.
Д.Г.: — У каждого в нашем дуэте своя функция. Я в каком-то смысле представляю аполлоническое
начало: гармония, просвещение, школа, труд, разум. Андрей — типичный дионисиец (в греческой мифологии Аполлон и Дионис — сыновья Зевса. Аполлон, бог солнца, рационального мышления и порядка, взывает к логике, благоразумию и чистоте и выступает за разум. Дионис, бог вина и танца, иррациональности и хаоса, олицетворяющий страсть, эмоции и инстинкты — Е.С.). Знаю людей, которые его игрой страстно восхищаются. Знаю и тех, кто страстно возмущается. А вот равнодушных не встречал. В нём есть то, что Лорка называл «дуэндэ»: «таинственная сила, которую все чувствуют и ни один философ не объяснит. Мощь, а не труд. Битва, а не мысль». Меня поражает, как он своими «кривыми» звуками и «неправильными» пассажами порой завораживает зал. Для меня это его умение всегда было загадкой.

— Как вы считаете, честолюбие, амбиции для музыканта — это хорошо или плохо?
Д.Г.: — На мой взгляд, это вредно для души. Есть духовные профессиональные заболевания. Например, у людей, которые «сидят» на материальных ценностях, появляется соблазн украсть. У людей искусства профессиональные недуги — это зависть и тщеславие. Когда читаешь биографии великих артистов, порой становится страшно. Сколько попортили крови Баху, Генделю, Шуберту, Бизе завистники. Гендель от перенапряжения свалился с инсультом, но затем мужественно преодолел все невзгоды. Шуберт не смог пережить свою ненужность. Бизе умер от инфаркта через три месяца после скандального провала своей гениальной «Кармен». Во всех случаях налицо поруганное, неудовлетворённое честолюбие. И только Бах шёл по жизни спокойно и мудро, нисколько не превозносясь.
А.Г.: — А, по-моему, честолюбие — это хорошо. Но я-то хулиган, провокатор. Не такой чувствительный, как Дечебал. Но зависть… В ней нет никакого смысла. Увидел классного саксофониста, не завидуй, а сыграй свой концерт не хуже.
Д.Г.: — Девятиклассником меня отправили на всероссийский конкурс творческих работ. Я поехал туда со своей неуклюжей музыкой. И встретил там мальчика Гришу. Он играл божественно, виртуозно, а сочинял так, что дух захватывало. Он был на голову выше остальных. И я с Гришей подружился. Сейчас Григорий преподает в Московской консерватории. Замечательный музыкант-теоретик. Я ему до сих пор благодарен, так как он подтолкнул мой творческий рост.
А.Г.: — У меня было нечто такое, когда я впервые увидел голландского саксофониста Рафа Хеккема. Он сыграл все 24 каприса Паганини на саксофоне, а это не то что бы сложно, а просто невозможно. В своё время я нашел его в соцсетях, и Раф добавил меня в друзья. Мы переписывались, я ему отправлял свои видео. Для меня такое общение с теми, кто круче, кто сильнее — это учёба. Повод вдохновиться и вырасти.