Войдя в мастерскую к Евгению Турунову, ты попадаешь в яркий, экзотичный мир: роскошные цветы, величественные павлины, золотые драконы, летающие рыбы… А повыше на стене представлена другая сторона творчества художника — виды тёмного, старого, депрессивного города, в таинственных улочках которого можно потеряться. Сам Евгений Орестович тоже имеет два лица. Один — любящий удачно пошутить, артистичный, насмешливо-ироничный. Ему в пору играть какого-нибудь эстетствующего барона или купца в соболях и с цыганами. Другой — печальный и философичный. «Культуре 38» Евгений Турунов рассказал об извилистом пути к живописи и идеальном мире, где художник может быть счастлив.
Екатерина САНЖИЕВА
Дверь в непредсказуемый мир
— Прочитала, что в юности вы хотели быть астрофизиком…
— Это было лет в двадцать. А до этого я увлекался разными вещами. В детстве играл с мальчишками в солдатики и в мушкетёров. Зачитывался книгами о путешествиях, легендами и мифами Древней Греции, «Ричардом Львиное сердце» Вальтера Скотта. Мне нравились арабские сказки «Тысячи и одной ночи». В детстве мы жили всем этим фантастическим миром. Но реальная жизнь оказалась другой. Родители решили учить меня игре на фортепиано. Шесть лет занимался музыкой. Но это было не моё. В юности я увлёкся Эйнштейном, физикой, меня влекли звёзды, бесконечность… Съездил в новосибирский Академгородок. Мама же заставила меня поступать в техникум транспортного строительства, она сама работала в сфере строительства и считала это делом перспективным. После учёбы меня распределили в проектный институт. Проработав там год, я решил – всё, хватит! И устроился лаборантом на кафедру химии в университет. А вскоре пошёл служить в армию — в Комсомольске-на-Амуре в штаб противовоздушной обороны.
Из архива Е. Турунова
— Что вам дала армейская служба?
— Показала жизнь во всей красе. Там я начал рисовать — плакаты, листовки с изображением Ленина, хотя до этого не брал карандаш в руки. По военной профессии числился чертёжником, мне даже не полагался автомат, зато была мастерская при библиотеке. Как-то пять суток просидел на гауптвахте за невыполнение приказа. Надо было срочно нарисовать большой плакат, но я не уложился в сроки, за что и был наказан. Зато наслушался там разных историй и понял, что быть художником в армии — не самое худшее. Вот и сейчас те дни мне кажутся прекрасными. Я же был робким, воспитывался бабушками. Солдатская служба для меня стала хорошей прививкой настоящей жизни.
После армии мы встретились с другом детства Сергеем Можаровским, он работал искусствоведом в художественном музее. Я стал туда заходить. И однажды мне сотрудники говорят: «Евгений, так ты наш, музейский!». Дело в том, что мой дед, Анатолий Николаевич Турунов, был художником-графиком, искусствоведом, историком, писателем и этнографом-фольклористом. Учился в Санкт-Петербургском и Томском университетах. Живописи обучался у Рериха и Билибина в Рисовальной школе в Санкт-Петербурге. Был автором Советской сибирской энциклопедии и других работ по истории нашего края. Тогдашний директор музея Алексей Фатьянов дружил с ним, останавливался у него дома в Москве. Благодаря деду меня и приняли в музей младшим научным сотрудником.
— Вы попали в новый для себя мир. Каким он вам показался?
— Музей открыл мне дверь в мир прекрасного. В то время там было невероятно интересно. Туда приходили лучшие люди города: художники, искусствоведы, писатели, реставраторы. Я стал много читать о художниках, смотреть их работы. Но другая сторона этого мира оказалась достаточно жестокой. Жизнь художника непредсказуема: сегодня ты на вершине, а завтра ты — никто. Всё изменчиво и быстротечно. Тем не менее изобразительное искусство меня приворожило, и я возмечтал стать искусствоведом.
Из архива Е. Турунова
— Как же вы в итоге поступили в художественное училище?
— Смелости мне тогда хватило поступить только на отделение декоративно-прикладного искусства. Мне всегда нравились декоративные элементы — узоры, стилизации, необычные фактуры. В душе, видимо, я был декоратором. В детстве лепил солдатиков, но не просто, а в форме наполеоновской армии со всеми их треуголками, фалдами, пуговками. Позднее перешёл на живописное отделение, где моим учителем был Анатолий Иванович Алексеев. Талантливый, сдержанный, благородный человек, очень тактичный. Никогда не подчёркивал своих высот. И педагогом был от Бога. Уже позднее, в 2008 году, сбылась и вторая моя мечта: я получил диплом искусствоведа в Иркутском государственном техническом университете.
Мастер живописных экспромтов
— Вы как-то признались, что на вас сильно повлияло знакомство с художниками Борисом Десяткиным, Сергеем Кореневым, Валерием Мошкиным.
— Да. После училища я познакомился с талантливыми, ни на кого непохожими Борисом Десяткиным, Александром Москвитиным, Сергеем Кореневым, Валерием Мошкиным. Они были начитанными, эрудированными, с ними было невероятно интересно. Я часто бывал у них в мастерских, смотрел, как они работают, мы вместе читали стихи. В творческом отношении это была совершенно другая эстетика, другой взгляд, другой язык. Это знакомство меня раскрепостило, сделала более смелым и уверенным в своих собственных живописных экспериментах. Как-то в музее встретился с Андреем Филипповичем Рубцовым. Он мне предложил: «Женя, а покажи-ка мне свои работы!». Неожиданно ему понравились мои пейзажи. Он сказал: «Давай, трудись, дружок!». Я вдохновился, стал искать свой стиль.
Из архива Е. Турунова
— Насколько художнику вообще важно общение с коллегами по цеху?
— Очень важно. Не будешь своим — станешь изгоем. Так было и будет всегда в любой творческой среде. Недостаточно быть просто талантливым, сидеть и писать картины.
— Даже если ты Пикассо?
— Тем более если ты Пикассо (смеётся). Вот кто-кто, а Пикассо себя показывать умел! Художник не должен быть затворником. Покажи себя, двигайся вперёд, экспериментируй, не бойся ошибаться. Так, с 2012 года и по сей день мы совместно с ИГТРК снимаем цикл документальных фильмов об иркутских художниках «Эскиз к портрету» и «Этюд». Оказалось, что материалов о наших мастерах, даже таких глыбах, как Смагин, Алексеев, Рогаль, Костовский, — практически нет. Мы поднимали и восстанавливали старые архивы, приходили в мастерские, разговаривали, проводили съёмки в самых разных местах и городах, связанных с нашими героями. Так удалось снять 31 сюжет! И за пять последних лет эти работы награждены 15 серебряными и золотыми медалями Международного конкурса современных искусств.
На снимке: режиссёр Мария Аристова, оператор Роман Рютин, автор и ведущий проекта Евгений Турунов.
Из архива Е. Турунова
— В начале разговора вы заметили, что художники — не от мира сего. Это так на самом деле?
— Большинство моих коллег чересчур эмоциональны, спонтанны, романтичны и ранимы. Очень мало таких, как Виталий Смагин или Анатолий Алексеев. Это глыбы. Они как никто были деятельны, талантливы, организованы, работоспособны, поэтому и достигли вершин в творчестве и карьере. Я же — мастер лёгких живописных экспромтов, хотя у меня есть серия картин, посвящённых старому Иркутску. И это неудивительно: я — иркутянин в восьмом поколении. В нашем роду были купцы, чиновники, финансисты, писатели и краеведы. А наша родовая усадьба стояла на бульваре Гагарина рядом с Белым домом — резиденцией губернатора. К слову, музей истории Иркутска предложил мне сделать в юбилейном для меня 2026 году выставку не только живописи, но и истории нашей родословной. Я с радостью согласился, хотя это будет непросто.
Путешествие в рай
— Ваши ранние иркутские пейзажи сумрачные, печальные, совершенно не похожи на более позднее творчество…
— После художественного училища я не был ещё готов к каким-то творческим поискам, поработал в разных местах. Семь лет трудился на тепловой насосной станции Ботанического сада госуниверситета, был инструктором по изобразительному искусству агитпоезда ЦК ВЛКСМ «Комсомольская правда», художественным редактором издательства ИГУ. В графической студии Союза художников, а позднее и на кафедре дизайна в университете преподавал основы живописи. Но уже на насосной станции, под рёв гигантских механизмов, начал писать свои мрачные городские пейзажи. Художника всё обогащает, даже если судьба закидывает его в причудливые места. Он из всего может черпать вдохновение.
А таким мрачным, наверное, Иркутск виделся мне из-за непростой судьбы моих предков. Прадед в 20-х годах XX века трагически погиб, дед был репрессирован в 1938 году и только через 20 лет реабилитирован. Через эти сумрачные пейзажи я выразил не только трагедию семьи Туруновых, но и трагедию жизни вообще.
Из архива Е. Турунова
Из архива Е. Турунова
— Когда вы пришли к своему нынешнему «восточному» стилю?
— На меня очень сильно повлиял Китай. Сначала я открыл прекрасную китайскую поэзию — лаконичную, выразительную, изысканную. У родителей была большая библиотека, и я всегда любил читать, но предпочитал фантастические, странные романы. Убегал в другую реальность из этого жестокого мира. И живопись моя — это тоже иллюзия, идеальный мир, куда я могу уходить, где могу быть счастлив. Там живут драконы, благоухают цветы, разгуливают павлины и черепахи с раковинами.
Из архива Е. Турунова
Из архива Е. Турунова
Из архива Е. Турунова
— Когда вы создали первую работу в таком стиле?
— Когда впервые побывал в Китае — стране цветов. И влюбился в него. В 2007 году мы с иркутскими художниками поехали в Южную Корею. Тогда я предложил заглянуть в Пекин, давно мечтал там побывать. Мы остановились в гостинице «Красная стена» в районе хутунов (районы, где сохранились узкие улочки и переулки, характерные для средневекового Китая — Е.С.) с северной стороны Запретного города (дворцовый комплекс, памятник традиционной китайской архитектуры — Е.С.). Пошли вечером гулять: с одной стороны — дворец, с другой — Императорский парк. Заходило солнце, отчего всё казалось розовато-золотым. Пионы отцвели, в траве лежали россыпи лепестков. Вдалеке кто-то наигрывал на национальном китайском инструменте. Мы поднялись на вершину горы, где стояла белая пагода (буддийский храм и монастырь в районе Сичэн Пекина — Е.С.), её ещё называют Храмом неба. И мне показалось, что я попал в рай. После этого путешествия и моя живопись изменилась. Китай научил меня не замечать негатива. Мне захотелось показывать красоту мира. Мир ведь роскошен, несмотря на превратности судьбы.